– Послушай, я сниму комнату в Холлоуэе, мы будем жить как муж и жена.
– А где ты будешь работать?
– Работу и там можно найти. Сил моих уже нет, извелся весь.
– Я тоже. Но мать не брошу.
– И не надо. Пускай с нами живет.
– Это как же? Я ведь не замужем. Нельзя, чтоб она узнала, что я… что я живу во грехе.
– Так давай поженимся. Лиза, я хочу на тебе жениться; честное слово, хочу.
– Ты не можешь; ты женат.
– Ну и что? Буду отдавать своей старухе процент с каждой получки. Тогда она мигом подпишет бумаги, что у ней нету нареканий, и мы сможем пожениться. У нас на работе один парень так сделал и живет – не тужит.
Лиза покачала головой.
– Нет, нельзя. Пока нельзя. Не то тебя полиция сцапает за двоеженство, и тебе целый год впаяют. Как пить дать впаяют.
– Лиза, я так больше не могу. Ты ж знаешь, какова моя жена. Теперь ясно – она про нас пронюхала, ну, что мы поладили, и не упускает случая это показать.
– Она так и говорит?
– Не напрямик. Она куксится, в молчанку играет, а стоит мне голос подать – распекает меня на чем свет стоит. И отодрал бы ее, да вроде не за что. Только она дом в ад превратила, сил моих нету там жить!
– Что делать? Надо терпеть. Нельзя ж ее бросить.
– Еще как можно. Соглашайся жить со мной, и я в два счета брошу старую ведьму. Эх, Лиза, видно, ты меня совсем не любишь, не то давно бы согласилась.
Она повернулась к нему и обняла за шею.
– Ты ж знаешь, что люблю. Милый! Я тебя больше всех на свете люблю, но не могу оставить мать.
– Да почему, черт возьми? Она ж тебя поедом ест. Ты работаешь как проклятая, чтоб за квартиру платить, а она свою пенсию пропивает.
– Верно, пропивает, да и обо мне толком никогда не заботилась. Только она мне мать, и тут ничего не попишешь, и она старая, и с ревматизмом – как ее бросить? И потом, Джим, милый мой, дело ж не только в моей матери. У тебя пятеро ребят, разве ты забыл?
Он задумался, потом сказал:
– Насчет ребят ты права, Лиза. Не знаю, как буду без них. Если б жить с ними и с тобой, вот было б хорошо.
Лиза печально улыбнулась.
– Видишь, милый, выхода для нас нету. Никакого.
Он посадил ее себе на колени, обнял и целовал долго и очень нежно.
– Доверимся судьбе, – продолжала Лиза. – Глядишь, скоро что-нибудь да переменится, и все само собою устроится. Давай потерпим: хуже точно не будет.
Было уже за полночь; они попрощались и врозь пошли слякотными, пустынными улицами по домам.
Вир-стрит стала для Лизы совсем не та, что три месяца назад. Том, смиренный обожатель, исчез из ее жизни. Как-то, три-четыре недели спустя после пикника, она увидела Тома слоняющимся по улице и внезапно поняла, что это впервые за долгое время. Но Лизу тогда слишком переполняло счастье, она думать не могла ни о ком, кроме своего Джима. Она только дивилась, что Тома нет, ибо привыкла, что где она, Лиза, там