– Да я за такие деньги два паспорта куплю! А то и три! – кричал на кабатчика Савичев в пылу спора.
– Так те фальшивые будут! – стоял на своем хозяин. – А энтот любую проверку пройдет.
– Ну что мил-человек! Мой ты теперь! – Савичев обнял Антоху за плечи. – Да ты не бойся, не обижу! Это я так, любя! Наследником сделаю. А только мизинцы тебе теперь непременно ломать надо – сам судьбу выбрал!
Антоха и сам понимал, что надо. Он не раз с завистью наблюдал за вольтами своего наставника, когда карты, как по волшебству, словно сами собой ложились в тасуемую колоду в нужном порядке. Сам он, как ни бился, повторить такого не мог – хотя Савичев и признавал изрядную ловкость парнишки.
– Не бойся, – повторил Савичев. – По дороге в Петербург заскочим в Москву-матушку, там доктор один живет, свой человек! Он и сломает не больно, и лубок правильный наложит, чтобы косточки срослись как надо. За три недели заживет, потом месяца три придется былую ловкость пальцев восстанавливать. И еще столько же на совершенствование техники. А там!..
– Долгонько что-то – пожаловался Антоха.
– Ничего! Потерпим! Во-первых, – увлеченно загибал пальцы Савичев. – Во-первых, мы эти полгодика можем потихоньку, не зарываясь, нынешнюю игру играть. Не в кабаке, конечно – приличный дом найдем, прислугой туда тебя устрою. Во-вторых, учителя наймем, чтобы он тебя, неуча, за это время поднатаскал в науках разных. Рожа-то у тебя, мил-человек, самая что ни на есть подходящая. Наивная, простецкая – а разговор с благородным «лохом» поддержать не способен.
Поначалу у них и получалось так, как планировали. Московский доктор без расспросов произвел требуемую операцию. В Санкт-Петербурге Савичев снял внаем небольшую квартирку и целыми днями рыскал по северной столице, разыскивая старых полезных знакомых и обзаводясь новыми. Антоха начал ходить к учителю-надомнику, однако особыми успехами в науках похвастать не мог.
– Не лезут в меня эти науки, хоть тресни! – жаловался он Савичеву. – Как зачнет этот немчура талдычить, глаза сами слипаются.
Наставник сердился, подумывал над тем, чтобы сменить учителя, да не успел, помер. Пал жертвою собственных страстей, как успел он напоследок шепнуть воспитаннику.
Случилось это на третий месяц проживания Антохи в Петербурге. Савичев, несмотря на клятвенные обещания, стал вновь прикладываться к любимому шустовскому коньячку. И играть начал – чтобы не потерять, как уверял, мастерство. И сел однажды «не за тот стол и не с теми людишками».
У столичных шулеров было свое, крепко сбитое сообщество. Пришлых здесь не любили, справедливо видя в них конкуренцию, а хуже того – провинциальную шантрапу, способную «испортить прикормленное место». К тому же, попытки мухлевать со своими считались у шулеров и вовсе дурным тоном.
То ли Савичев сболтнул по пьяному делу о своих наполеоновских планах покорения столицы,