Комнату её отдали Киселёвым Людмиле Павловне и Петру Ивановичу, Наткиным родителям. Люди они были хорошие, добрые, интеллигентные, с глазами, в которых горел синий свет «Нового мира» и отражались блики «Зеркала» Тарковского. Работали в ближайшей поликлинике, мама – педиатром, папа – кардиологом. В их комнате всегда была стерильная чистота. Только тогда наконец и у подрастающей Таты появилось личное пространство.
Значит, квартира была беспокойная. Народ, обитавший в ней, был довольно шумным, крикливым и даже драчливым. Чаще всего из ревности гонял по субботам свою жену «для профилактики», по его собственному выражению, подвыпивший грузчик Володя Шишков, и шустрая Зойка-официантка голосила:
– Люди, помогите!
Но не помогал никто, справедливо полагая, что муж и жена – одна сатана, сами разберутся, а жить с ними нужно ещё долго. На следующее утро Зойка жарила блины своим мужчинам, поворачиваясь к соседям левым боком, так как под правым глазом синел замазанный жидкой пудрой фингал. Володя чем-то был похож на высоченного костлявого марабу с костистым лицом, на котором выделялся огромный красный кривоватый нос, сломанный, видимо, в молодости. Глядя на его незамысловатые татуировки, соседи поговаривали, что он «мотал срок», но сам Шишков предпочитал об этом помалкивать.
Их оттеняла своей высушенной фигурой и прямой спиной балерина Анна Сергеевна Ефимова, жившая с младшей сестрой Раей, тоже балериной и тоже бездетной, у самой входной двери. До разговоров с жильцами сёстры особенно не снисходили. Время от времени они звали Тату в гости в свою комнату, полную волшебных безделушек, портьер с кистями и прочих невиданных вещей, казавшихся продолжением театрального