Комок злости под кадыком едва заметно сгладился.
– Мне нужно пройти в гости к моей… подруге, – с расстановкой проговорил парень, опустив на стойку прохладную ладонь.
– Комната и фамилия, – пробормотала вахтёрша, старательно вписывая слово в клеточки.
– Семьдесят девять. Измайлович.
Поставив подпись справа от фамилии Марины, он пересёк холл и двинулся по коридору, заглядывая в дверные проёмы в поисках лестницы. Отовсюду тянуло сквозняками и смазанными запахами, хотя было отчего-то спокойнее, чем в стильном холле универа.
Безлюдный полутёмный коридор услужливо отбрасывал эхо его шагов.
Безлюдный? Коридор общаги?
Парень с сомнением обернулся.
Ну конечно.
Населяющие этот рай люди на занятиях.
Не хочется представлять, как тут «безлюдно» вечером.
Вот уж где точно не хотелось бы находиться, вдыхая аромат омерзительных жареных пирожков, так это в гудящих коридорах старого человейника.
Заглянув в очередную дверь, он поскорее отодвинулся: потянуло влажностью и сыростью. Как же великолепно, должно быть, мыться в этом античном душе, что целиком состоит из сквозняка и грязного советского кафеля.
Обрадовавшись виду лестничного пролёта, парень не стал класть ладонь на вылизанный тысячей пальцев поручень и двинулся вверх, брезгливо держа руки в карманах брюк.
Высокие безликие окна и низкие широкие подоконники. Затхлые запахи незамысловатого быта. Звучные хлопанья дверей на этажах.
Прошло всего пару минут, а досталось уже всем сенсорным каналам.
Сдвинув брови, он поморщился и резко выдохнул.
Наверняка занятно коротать жизнь в этом богом и коммунальщиками забытом месте.
Не зря с момента, как комиссия по жилищно-бытовым запихнула Марину на Бульвар Ленинского Комсомола, он поспешно выразил желание видеться с ней только у себя – пусть он порой и не терпел эти снисходительно предоставленные Ромычем стены.
Хуже презрения, конечно, жалость. Но хуже жалости – снисходительность.
И почему её поселили сюда? Олега – как и всех юристов – поселили на Доватора; свой переулок ближе к телу. Хотя хвастать той общаге перед этой было явно нечем.
Хрен редьки не слаще.
Хмыкнув, парень рывком поднялся ещё на пролёт.
Пустынный коридор третьего этажа встретил гудением холодильника из ближайшей двери. Не поворачивая головы, он заключил, что это общая замусоленная кухня. Где-то в глубине коридора расшатанная дверь заглушила глубокий девичий голос:
– Я не хочу в сотый раз об этом…
Хлоп.
Голос превратился в комки ваты, спрятанные в одной из ячеек этого смрада.
Он втянул носом воздух и ускорил шаг, поневоле прислушиваясь.
Семьдесят четыре… семьдесят шесть… семьдесят девять.
Три раза стукнув по светло-жёлтой двери, он отступил и демонстративно