Но с Эпидавром, конечно, Одеон не сравнить. Как ни сравнить с ним ни театр в Додони, ни театр в Дельфах, ни театр Дионисия. И было грустно, что все эти люди собрались не в Эпидавре.
А народу было прилично. Человек триста пятьдесят, а может даже и больше. Несколько десятков геликоптеров застыли над Одеоном, собираясь смотреть концерт с воздуха, но, когда в сюэкли пришло сообщение, что гудение аппаратов будет мешать насладиться музыкой, геликоптеры разлетелись, и театроны, ступени для зрителей, заметно пополнились людьми. Многие махали друг другу руками, и перекрикивались. Мы, встретившись с некоторыми Реконструкторами, сели на самых верхних ступенях, где никто не сидел.
Внизу полукруглая площадка-просцениум заставлена стульями. За ней, в неосвещенной части сцены тенями мелькают люди. И среди них, наверное, Чаро с Анном.
Мы сидим так высоко, что нам открывается вид на частично затопленные Афины.
– Когда-то здесь была демократия! – важно говорит серьезный Нак.
У Нака спрашивают, что такое демократия. Нак пытается ответить, и мне кажется, он даже не понимает, какая это часть речи.
– А сейчас Александрос, молодой Хранитель, нам расскажет про демократию! – обращается ко мне дядя и улыбается.
– Как интересно, как интересно, – защебетала Лама, присаживается спереди, и упирается голыми локтями в мои открытые колени, подпирая подбородок кулачками, – мы все во внимание.
У Ламы такие синие глаза. От природы ли? Взгляд мой чуть задерживается на её ложбинке между грудями.
У меня кружится голова, но я стараюсь, чтобы никто этого не заметил, и рассказываю про демократию.
– Выборы? И как выбирали? – интересуется Нак, включая в сюэкле «запоминалку».
Я предлагаю округлить жителей греческого города, полиса, до ста человек. И вот, начинаются выборы. Где-то две трети жителей являлись рабами, подневольными людьми, и поэтому они не могли принимать участие в голосовании. Меня начинают спрашивать, кто такие рабы и почему они не принимали участия в голосовании, я говорю, что объясню это потом. Итак, остаются грубо говоря, 34 человека. Так как женщины тоже не имели права голоса, то половину сразу отсекаем.
– Как несправедливо! – восклицает Лама.– Бедные женщины!
Я успокаиваю Ламу тем, что говорю, что в одном из регионов, Спарте, женщина имела права голоса. Лама успокаивается, и я продолжаю. Итак, остаются 17 человек. Юноши до 21 года, который считался годом взросления, так же не имели принимать участие в выборах. Учитывая, что в древнегреческом обществе человек пятидесяти лет считался глубоким стариком, (общий возглас