Он падал, завязая в глубоком снегу, вскакивал и снова бежал. Он снёс калитку – ржавые петли не выдержали его плотного тела и мигом отлетели, освободив путь. Теперь он ясно видел за двойными стёклами старушечье лицо. Старушка била бессильными руками в стекло, плакала навзрыд, не в силах закричать или сломать прозрачную преграду.
Увязая в сугробе, водитель добрался до двери, схватился за ржавое стальное кольцо и дёрнул всем телом. Кольцо вылетело вместе с куском доски, а дверь даже не сдвинулась с места. Василич со злостью отбросил кольцо в сторону, оно, звонко стукнувшись о кирпичную стену, отлетело с дребезжащим стоном в высокий сугроб под окном. Лихорадочно работая ногами и руками, он отгребал снег от двери. Снег был сухой, лёгкий, он снова сыпался ручьями, запружая дверь. Когда крыльцо перед дверью немного освободилось, он снял кожаные перчатки и оглянулся.
Сергей Иванович не спеша, уверенной походкой шёл к дому. Бобровая шапка была низко надвинута на глаза, и смотрел он не на дом, а себе под ноги, словно считал шаги.
– Тут живут, Сергей Иванович! Тут кто-то живёт! – крикнул ему запыхавшийся от быстрой работы Василич.
Тот только поднял глаза, затем снова уткнулся в землю, через несколько шагов встрепенулся, что-то поняв, и прибавил шаг.
Впившись до боли ногтями в выступающий край двери, Василич попробовал открыть её. Его лицо налилось краской от напряжения, кончики пальцев посинели, казалось, вот-вот сорвёт ногти.
Наконец дверь сдалась.
В появившийся проём он просунул руку и с силой рванул дверь на себя. Перед ним возникла маленькая старушка. Сколько ей лет, на первой взгляд, трудно было определить. Можно было дать лет семьдесят или восемьдесят, а можно и девяносто, а то и все сто. Впавшие прозрачные глаза словно скрывались под низко надвинутым толстым зелёным платком. Сверху на платок была натянута какая-то выцветшая круглая шапочка непонятного цвета. Одной рукой она держалась за косяк стены, а второй опиралась об открытую дверь в избу. Она, казалось, висит на руках, ноги будто бы не её – как у ватной куклы, немного подвёрнуты назад и в разные стороны. Окинув всю её взглядом, Василич снова посмотрел на её маленькое морщинистое лицо, закутанное в плотное сукно. Только теперь он увидел, что по морщинам бегут слёзы.
Бесшумно открывался сухой сморщенный рот, она хотела что-то сказать или закричать, но не могла, словно рыба, выброшенная из воды, глотала ртом воздух.
– Серё…Серё…Серёженька! Голубочек мой! Сынок! – наконец вырвалось у неё.
– Мама, здравствуй! – в дверь ввалился с портфелем, брошенным шофёром, Сергей Иванович.
– Сынок! – Груня оттолкнулась от двери, сделала по инерции два быстрых шага и упала на грудь сыну.
– Мама, ну что ты! Я здесь, я живой. Всё хорошо, – успокаивал её, не выпуская из рук портфеля, Сергей Иванович.
– Ой, Серёженька,