– Я оскорблен до глубины души. А как государь поставлен еще и в неловкое положение. Можно требовать повиновения от подданных, если родной брат смеется над моими приказами? Я смирялся перед ним всякий раз, когда он говорил «нет». Ведь он уступил мне корону…
«Полноте, он уступил вам место под пулями, потому что знал о готовящемся мятеже».
– Но все же он и есть настоящий царь, а я – только заместитель.
«Вы сами этому не верите».
Александр Христофорович не мог следить за мыслями императора. Его пугал лес. В жизни за себя так не трясся, как за это золотое Пасхальное яичко, облупить которое – тьма желающих. Где они? Где охрана? Не ровен час, разбойники. Турки. Территория-то еще вражеская или наша? Их всего двое. Кучер не в счет, его убьют первым…
Бенкендорф достал саблю и положил себе на колени.
– Короноваться вам надо. В Варшаве. Чтобы поляки подчинялись непосредственно вам, а не вашему брату.
И это было проговорено сто раз. Никс скосил глаза на саблю, усмехнулся и не прервал рассуждений, будто не заметил. Часа два провели в дороге. Солнце начало садиться. Сумерки поползли по низам. Поляны приобрели тревожный вид. Дневные птицы смолкли. Запели другие. Некоторые голоса Бенкендорф хорошо различал, иных не знал – местные. Дорога стала наезженной, широкой. Вскоре расступились деревья на опушке, и впереди, под горой, замаячил лагерь. Мелькание огней между палатками. С расстояния не долетала речь. Свои? Турки?
Шеф жандармов непроизвольно напрягся, потянул с клинка ножны.
– Наши, – как бы мимоходом бросил государь. – Костры на равном расстоянии друг от друга.
И все. У Александра Христофоровича ослабели руки. Оплошал, старый! Не заметил очевидного.
– Я мучаю тебя, – извиняющимся тоном сказал Никс. – Вечно спешу как на пожар. Скажи, если невмочь.
Вмочь, невмочь – кто же уступает свое место подле государя?
– Значит, твое слово: короноваться? – Император и сам все знал. Тянул, не хотел обидеть брата. Но всему есть предел.
Теперь вот ехали в Варшаву.
Шенбрунн
Герцог Рехштадтский не сказал Меттерниху ни да, ни нет. Такой же пугливый тугодум, как его венценосный дедушка. Хорошо хоть канцлеру удалось внушить последнему здравую мысль назначить внука капитаном в лейб-гвардии Драгунский полк. Парню стоит выйти из резиденции, пообщаться с офицерами. Не одного же его посылать в Краков! Всюду нужен глаз да глаз. Пусть этот глаз будет австрийским. Поедут и секретари, и дипломаты, и военные. Много ли поляки могут сами?
Графиня Вонсович считала, что много. Она прибыла в Вену поддержать миссию Бржездовского и поселилась вместе со вторым супругом и младшим сыном от первого брака, юным графом Морицом Потоцким, в одном из самых красивых особняков столицы. Всем напоказ. Каждый вечер мать об руку с юношей являлась в опере, поражая публику своими туалетами и гордясь, что выглядит почти сестрой