К вечеру добрел до деревни. Она была изб в десять-две-
надцать, а люди были только в одной избе – глубокий старик со старухой.
Попросил я у них поесть. Посмотрел дед на меня из-под кустистых бровей:
– А где ж твой полк? Почему тебя Сталин не кормит?
Спорить с ним или объясняться не было ни сил, ни желания. Я повернулся, чтобы уйти, но бабка остановила меня:
– Подожди, сынок. Не со зла он. Понять не может, что происходит, сумлевается, что наши бить немчуров начнут – все бегут да бегут. Я тебе сейчас соберу чего-нито.
Бабка пошла в избу. Дед скрутил самокрутку, затянулся, зашелся в кашле.
– Где же танки наши, где соколы сталинские? Вот объясни мне, почему который день мимо деревни красноармейцы драпают, а в небе самолеты только немецкие? Чего молчишь? Не знаешь или сказать не хочешь? Коли это хитрость такая военная, так вы бы людям заранее сказали, чтобы мы, значит, ушли. Чего нам под немцами мучиться? И-э-эх! – махнул рукой дед, насупившись.
Я стоял молча, и мне было горько и стыдно. Не имея возможности что-то изменить в цепи происходящих событий, я бежал на восток вместе со всеми. Что я мог сказать деду? Но с другой стороны – сейчас он был для меня олицетворением всего русского народа, испытывал настоящее горе, и видеть эту трагедию было страшнее, чем испытывать мучающий меня не первый день голод.
Не в силах держаться на ногах, я присел на траву рядом со стариком:
– Как зовут тебя, батя?
– Трофимычем на селе кличут, – дед звучно сплюнул в траву. – Ну и что? Сказать что-то хочешь? Скажи уж, будь так ласков – утешь старика!
– Ты прости нас, отец, что не смогли защитить – не суди очень уж строго. Много причин сейчас есть у Красной Армии для бегства. И еще будем бежать, много городов отдадим. У Москвы остановимся. В декабре сорок первого дадим Гитлеру под Москвой настоящий бой. И назад погоним!
Старик первый раз за весь наш разговор поднял на меня бледно-голубые, словно выцветшие на солнце за долгую жизнь глаза:
– Неуж? А дальше?
– А дальше Сталинград будет, триста тысяч немцев в
плен возьмем – вместе с самим фельдмаршалом по фамилии Паулюс.
У старика, выдавая душевное волнение, чуть заметно начали дрожать руки:
– Ты говори, сынок, говори… Дальше! Что дальше-то будет?
– А дальше погоним мы их, отец! Крепко погоним! И будем гнать взашей до самой Германии, чтобы они и внукам своим заказали к нам с мечом приходить… С двух сторон зверя окружим – с запада американцы с англичанами помогать начнут.
Старик, не мигая, недоверчиво смотрел на меня:
– Неуж и взаправду и американы пойдут войной на Гитлера?
– Пойдут, отец. А потом в Берлин