Я играл черными, в ответ на е4 выбрал Каро-Канн. На четвертом ходу Розенбаум свернул с шоссе теории на тропинку практики. Сделал ход, мне неизвестный. Ничего страшного, ход так себе, потеря темпа, и только. Можно и нужно этим воспользоваться. Но как?
Я задумался. Ненадолго. Коня вывести? И тут перед глазами поплыло, подернулось чёрным туманом. А когда туман рассеялся, перед глазами появилась бегущая строка. Анализ партии, но странный анализ. Цепочка ходов, и цепочка эта росла и росла. А в конце цепочки оценка, которая тоже менялась. 0.44, 0.49, 0.53…
Вот они, последствия усердной учебы и мозгового штурма. Миша ку-ку. Правильные люди после экзаменов на курорты едут, водичку целебную пьют, ванны лечебные принимают. А я, вместо того, чтобы отдыхать, в шахматы играю. Опять нагрузка на мозги.
Вообще-то я сегодня отдыхал. Два часа на речке загорал, купался, книжку читал развлекательную. А всё равно рехнулся.
Хорошо, не буйный.
Анализ уже доходил до двадцать пятого хода черных.
– И вовсе не рехнулся, – успокоил внутренний голос. – Это просто ментальная проекция шахматной программы конца первой четверти двадцать первого века.
– А с кем я говорю? – осторожно спросил я. Мысленно.
– С самим собой, с кем же ещё.
– Ага, шизофрения.
– Глупый термин глупых людей. Все люди сами с собой ведут диалоги. Иначе и не бывает.
– То есть ты сидишь внутри огромной электронно-вычислительной машины?
– Я сижу внутри головы, – и рука сама почесала затылок. – Вот-вот, этой самой.
– А откуда тогда программы?
– Добрый дядя дал, – вздохнул я-второй. – В общем, пользуйся. А я посплю.
– Посплю?
Но ответа не получил.
По часам я уже пятнадцать минут думаю над очередным ходом. А, ладно, рехнулся, не рехнулся, жизнь покажет. Проверим практикой.
Ментальная проекция перебирала ходы на глубину до тридцать второго хода черных. Моего то есть. Хватит думать, нужно ходить.
И я сходил.
В дальнейшем длительных раздумий не допускал, тем более что моя шизофрения анализировала и во время размышлений Розенбаума. Минутку выжидал, и ладно.
На двадцать третьем ходу Розенбаум, оставшись без ладьи, сдался. Мы пожали руки, расписались в бланках. Я отнес бланки судье, а Розенбаум, как проигравший, расставлял шахматы наново. Завтра с утра сюда придут дети, на занятия шахматной школы.
– Выиграл? Вот, а ты сомневался, – сказал Антон. Он – помощник судьи. – Завтра в четыре, суббота.
Я только кивнул. У большинства игра в разгаре, а разговоры, они мешают. Особенно чужие.
Я вышел. Игра заняла полтора часа. Двадцать пять минут у меня и час пять минут у Розенбаума. Контроль у нас укороченный. Обычный, по два с половиной часа каждому, больно жирно будет. Люди с работы, уставшие. Ну, и первый разряд – не мастера. У мастеров строго. Даже у камээсов строго. А перворазрядникам и полтора часа хватает. На сорок ходов. С откладыванием партий.
Вечерело. В кино, что ли, сходить? У меня в голове своё кино. Кино