Выгрузили их в подземном гараже, и Гаор понял, что опять не увидит солнца, пока новый хозяин не выведет его наружу. Опять конвейер обыска, сверки номеров, проверки клейма и, наконец, камера. Тогда он был в седьмой, а теперь его отправили в третью.
Номер другой, а камера такая же, и даже камерный старший хоть и звался по-другому – Большуном, но сильно смахивал ростом и комплекцией на памятного по той камере Слона.
Войдя в камеру, Гаор поздоровался выученной ещё тогда, но ставшей привычной и совершенно понятной фразой.
– Мир дому и всем в доме.
На него посмотрели с интересом, но вполне доброжелательным, поинтересовались, откуда.
– От Сторрама.
– А это чо за хренотень?
– Завод, что ли ча?
– Нет, – улыбнулся Гаор, – это магазин большой.
– И кем работал?
– Шофёром.
– Это чо? Водила?
– Да.
Нашлось место на нарах, и Гаор продолжил – он мысленно усмехнулся – пресс-конференцию, уже сидя со всеми мыслимыми в камере удобствами.
Как и в прошлый раз, он попал после обеда и, вспомнив, как на его памяти увозили Плешака и других, подумал, что, видимо, так и рассчитывают, чтобы сэкономить на рабском обеде. Да, своего не упустят.
А так… даже имена повторялись. Люди другие, а прозвища те же или похожие. В камеру ввели ещё двоих из той же машины. Гаор встретился с ними как со старыми знакомыми: как же, вместях ехали. Внимание старожилов переключилось на новоприбывших, и под шумное выяснение названий посёлков и имён родичей и знакомых, в котором Гаор как обращённый все равно не мог принимать участия, он откинулся на спину и лёг навзничь, забросил руки под голову и закрыл глаза.
Вот и всё, вот и всё… думать, что его купил этот… капитан, не хотелось, лучше надеяться на аукцион, а то и в самом деле окажешься… подстилкой, а там либо топись, либо вешайся, либо голову о стенку бей, но сначала, конечно, паскудника голозадого придушить надо будет. Ладно. Как сказал ему тогда, в его самый первый день у Сторрама, Плешак? Продали, не спрошась, и купили, не посоветовавшись. И прав, конечно, Старший: нельзя к сердцу близко подпускать, чтоб не рвалось сердце. Эх, Старший, а сам-то… Как ты там теперь? Теперь мы только когда, либо у Огня, либо в Ирий-саду увидимся. Ладно, Старший, спасибо тебе за все, братан, Карько сын Любавы из Черноборья, а по бабке от Всеславы род ведётся. Гаор улыбнулся, не открывая глаз: ещё одна родословная, заученная им с голоса. И ничем она не хуже и не беднее родословной Юрденалов, и, во всяком случае, эту он заучивал добровольно и без оплеух за ошибки. Всё, хватит скулить, сержант, прошлое невозвратимо, не будет тебя Сторрам выкупать, раз решил продать. Можешь лежать и гадать, за что? Ведь всё равно не догадаешься, а самое простое: предложили хорошую цену, вот и всё.
– Эй, как тебя, Рыжий, спишь?
– Сплю, – ответил Гаор, не открывая глаз.
– Чего так? – не отставал спросивший.
– Жрать хочу, – ответил по-прежнему с закрытыми глазами Гаор и пояснил памятной с училища присказкой, – чего не доем, то досплю.
Несколько голосов засмеялись.
– А ты, паря, того, языкатый.
– Он могёт, – подтвердил ещё чей-то голос, – нас там тряхнуло, так он такое загнул… Эй, Рыжий, ты чего тогда так?
– Кожу наручником защемило, – ответил Гаор, открыл глаза и сел.
– Тады хреново, – согласился сидевший рядом светлобородый черноглазый мужчина, – а ты здоровско на суржанке чешешь, и не скажешь, что обращённый.
О смысле нового слова Гаор догадался, но все же уточнил.
– Суржанка – это что?
– А когда зёрна разные намешаны, – светлобородый рассмеялся, – ну, и слова, понимашь?
– Понятно, – кивнул Гаор.
– Так откуль знашь?
– Так не первую декаду ошейник ношу, – усмехнулся Гаор, – вот и выучился.
– А надели за что?
– Я бастард, – привычно ответил Гаор, – меня отец продал, наследник задолжал, вот меня и продали.
Говорилось об этом легко и даже – с удивлением заметил Гаор – без особой злобы или обиды, слишком далеки были теперь Юрденалы и та, прежняя жизнь.
– А не врёшь? – засомневался сосед, – голозадые, они сволочи, конечно, но чтоб отец сына родного в рабство продал…
– Смотри, – Гаор спокойно приподнял волосы надо лбом, показывая клеймо.
– Ух ты! – удивились заинтересовавшиеся их разговором, – не видали такого.
– Ну, так и отцов таких немного, – усмехнулся Гаор.
По коридору скрипела, приближаясь,