Подумав немного, Иван решительно направился к ним.
– Так вы кашу не донесёте, дайте сюда, – сказал он, выхватывая из рук ребят ещё тёплую миску.
Перед Дижоном поставили кашу. Посыпали сахаром из кулька.
– Дижончик, ешь.
– Ешь. Тебе поправляться надо.
Собака едва-едва вильнула хвостом. Посмотрела на миску, на малышей. Есть не стала.
– Бедный, не хочет. Больно ему.
– Дижон, ну что с тобой? – окликнул собаку Иван. Он не узнал своего голоса. Голос показался ему мерзким. Мерзкими показались и эти слова.
Дижон отвернул голову в сторону, положил её на лапы. Лишь уши на сгибах, чуть дрогнув, насторожённо застыли.
– Дижо-он… – простонал Иван. Он склонился над собакой. Руками развёл шерсть на голове в одном месте, в другом. Увидел на левом виске, рядом с ухом маленькую глубокую ранку. Она была уже присыпана чем-то белым.
– Во! Во куда ему попало!
– Прямо по голове!
– Ничего. Вот Дижон поправится, он тому даст! – малыши гладили собаку, жалеючи заглядывали ей в глаза.
– Как думаешь, Судаков, даст он тому? – спросил малыш, державший в руке кулёк с песком.
Но Иван не расслышал вопроса. Он видел, что Дижон только от него отворачивал голову.
Теперь он не сомневался.
Про Лагуну, куда дорога была открыта, Иван не вспоминал. Казалось, сама мысль о купании была ему неприятна. В наказание за демонстративный отказ от предусмотренных распорядком «водных процедур», то есть за отказ купаться со всем отрядом, Судакова послали к рабочим, занятым новым забором.
Он и ещё несколько провинившихся красили штакетник.
Начали после завтрака. Ребята не столько работали, сколько валяли дурака, поэтому Иван выглядел среди них белой вороной: он усердно окунал кисть в ведро. Стараясь меньше капать, покрывал краской белую дощечку. У него на глазах она становилась зелёной. Никто из ребят и не догадывался, что это превращение не вызывало у него и маломальского интереса.
– Судаков у нас ударник, передовик!
– Не трогайте его, не мешайте ему ударять!
– Давай, Судаков, старайся! Мы потом тебя повесим… на доске почёта! – посмеивались ребята.
На их зубоскальство Иван не обращал внимания, и в конце концов от него отцепились.
Краска кончилась. Кто-то с пустыми вёдрами побежал искать завхоза. Остальные разбрелись кто куда. Иван завернул брошенные кисти в большие листья лопуха, положил их в тень, чтобы они не так быстро засохли.
Он был рад, что наконец-то остался один. Но тут его окликнул Толя Комаров. И откуда он только взялся?
– Иван, можно мне с тобой побыть? – сказал заискивающе, стараясь заглянуть в хмурое лицо Ивана.
– Нет, – буркнул Судаков. – Ступай себе.
Комаров помялся.
– Может, тебе что-нибудь надо?
– Говорят тебе: не надо!
Комаров всё ещё переминался с ноги на ногу. Он что-то хотел сказать, но не решался.
– Ступай,