– Да-а, – протянул Судаков, вставая и морщась. В затекшие ноги впились иглы. – Что-то вот тут болит, – он дотронулся пальцами до виска. Он и сам удивился тому, что сказал.
– И тебе, что ли, по виску попало?
– Да нет. Болит просто. А что там может быть?
Слава помял пальцами висок.
– А голова сама болит?
– Болит немного.
– Знаешь, не валяй дуру! Солнцем тебе просто напекло голову.
– A-а. Слава, а у Дижона… что у него там? – спросил Иван, не опуская руки от виска.
– Я смотрю, ты из солидарности с Дижоном заболел, – усмехнулся Слава. Он прищурил глаза, бросил пристальный взгляд в лицо Ивана.
– Нет, правда. Он поправится?
– Трудно сказать. Собака старая. Всё же, думаю, жить будет.
– Значит, будет жить. А что с ней?
– Повреждён вестибулярный аппарат. Слыхал о таком?
– Так, краем уха. А что это такое?
– Ну, это… как тебе объяснить? Орган чувств. Воспринимает изменение положения головы и тела в пространстве. Ну и – направление движения тела.
– Так он, значит, в голове находится, этот аппарат?
– В височной области больших полушарий мозга, если выразиться точнее.
– Вон оно что-о… – Иван машинально крутнул браслет часов, охватив его пальцами правой руки.
Так делал отец, когда задумывался.
Ребята уже поели. На просторной веранде столовой, в разных её концах, обедали служащие. Со свободных столов убирали дежурные.
В дальнем углу одиноко сидел Терентий Васильевич. Иногда он рассеянно смотрел по сторонам. Заметив это, Иван опустил голову, усердно тёр клеёнку стола, чувствуя, как какая-то сила тянет его в тот угол. В конце концов он оказался там.
Сторож узнал его, вяло кивнул головой. Раньше они обменялись бы двумя-тремя словами. Раскуривая трубку, сквозь клуб ароматного сизого дыма Терентий Васильевич подмигнул бы ему, как подмигивают человеку, с которым имеют дружеские тайны. Ещё бы. Ведь они были знакомы давно. Познакомила их мама. Как она нашла его в первый же свой приезд к Ивану – он не спрашивал. Чего там? И так ясно. Видно, всё случилось по пословице: на ловца и зверь… И получаса тогда не прошло, как мама и сторож уже вместе распевали озорную французскую свадебную песенку. Ивану это тогда показалось дикой блажью взрослых. Он недоверчиво смотрел на них и только хлопал глазами. Напрасно мама и старик просили подхватывать припев – это только смущало его ещё больше…
– Чего, Иван, не заходишь? – безразличным тоном спросил сторож, склоняясь над тарелкой. Ел он без аппетита. И спросил так, будто ему было безразлично: ответят на вопрос или нет.
– Я?.. – Ивану показалось, что он летит в пропасть. – Я Дижона боюсь… – вырвалось у него.
Терентий Васильевич отломил кусочек от половинного ломтика и долго держал его над тарелкой.
– А-а… – протянул. – Так это ты его?
Иван