Соболевский по-прежнему был общителен, говорлив и душевно предан Пушкину. Вот только Наталья Николаевна – это заметил Пушкин – отнеслась к нему сдержанно. Очевидно, в его лице она ревновала мужа к его холостяцкому прошлому. Сам же Соболевский оставался завзятым холостяком. Но не потому, что, по словам пушкинского Онегина, не был создан для блаженства. Потому, скорее всего, что ещё в юности получил отказ той, которую глубоко любил… С тех пор, как он сам признавался, амуры венчали его не раз, но холостяцкая жизнь не прерывалась.
К семейной жизни Пушкина он приглядывался с удивлением. Впрочем, дела семейные если приятелями и обсуждались, то лишь с финансовой стороны. Соболевский, несмотря на молодость и склонность всё подвергать насмешке, был в этой сфере опытен, и Пушкин охотно прибегал к его совету.
Но в те летние дни они больше говорили о политике, о Европе, о новостях литературных и журнальных, о незнакомом Пушкину лично Мериме и покинувшем Россию четыре года назад Мицкевиче.
Пушкин видался с Соболевским и у себя на даче, и в городе.
Нам известен один забавный эпизод на Невском проспекте – со слов писателя В.А. Соллогуба.
Они шли втроём. Вдруг за Полицейским мостом заколыхался над коляской высокий султан – это была открытая коляска с царём. Пушкин и Соллогуб сняли шляпы и выждали, когда проедет царь. А Соболевский пропал.
Вот что пишет дальше Соллогуб:
«Мы стоим, озираемся, ищем. Наконец видим, Соболевский, с шляпой набекрень, в полуфраке изумрудного цвета, с пальцем, задетым под мышкой за выемку жилета, догоняет нас, горд и величав, чёрту не брат. Пушкин рассмеялся своим звонким детским смехом и покачал головой! “Что, брат, бородка-то французская, V’ и
а душенька-то все та же русская?».
Дело в том, что Соболевский носил бороду и усы, и были они у него ярко-рыжего цвета. Так что, если верить свидетельству Соллогуба, Соболевский испугался предстать перед царём во «французском» обличье.
А может быть, всё не так.
Ни бородка с усами, отпущенными за границей, ни изумрудный полуфрак Соболевского не смущали. Просто, завидев царский султан, не захотел выполнять обязательного для петербуржцев этикета, не захотел снимать перед царём шляпу.
Пожалуй что «шляпа набекрень» и пальцы под мышкой «за выемку жилета» – весь этот вид больше говорит в пользу второй версии. Он, возможно, набрался там, за границей «независимого» духа. Во всяком случае, мы точно знаем, что в III отделении приписывали его к «московской либеральной шайке».
В юности он состоял на службе в Московском архиве коллегии иностранных дел и принадлежал к тем самым «архивным юношам», которые упоминаются в «Евгении Онегине»:
Архивны юноши толпою
На Таню чопорно глядят
И про неё между собою
Неблагосклонно говорят.
Он-то и придумал для себя и своих друзей это выражение