На дворе была весна пятнадцатого года. Еще в начале мая, я стала замечать, что с Алисой происходит что-то не то – она, словно, отдалялась. Вернее, происходило все то же самое, но в более жестком виде. Я видела, что вновь ее душа готова кричать и плакать вслух, но как всегда в таких случаях, Алиса предпочитала оставаться наедине со своими мыслями, не вмешивая никого в мир своих терзаний. Если раньше в периоды обострения, в периоды депрессий, она все равно, оставляла свои проблемы дома, а на работе пыталась выглядеть максимально расслабленной, то теперь она и об этом не заботилась. Придет, отработает и уйдет. В том смысле, что за целый день она могла и слова не вымолвить, могла даже не поздороваться. Избегала совместных обедов, если кто-то старался завести с ней беседу, то раздражалась, рискуя испортить отношения с коллегами. Если я намекала посидеть в кафе после работы или на выходных, она лишь отмахивалась, ссылаясь на головную боль или что-то в этом роде. Вот сидит она в офисе за компьютером, работает, работает, а потом раз и замрет, устремив сосредоточенный и пристальный взгляд куда-то в пустоту. И сидит так, не двигаясь, минут пять. Только глаза изредка прищуривает, словно обдумывает что-то очень сложное, и усмехается. Такой странной, знаете, словно безнадежной усмешкой, мол «ну и ладно». Я все ждала, когда она мне сама позвонит вечером, позовет куда-нибудь, захочет высказаться. В случае с Алисой именно так: нет смысла лезть к ней в душу, пока она сама туда не позовет, и обычно так и бывало – рано или поздно, она всегда мне высказывалась, словно закрывала очередную главу. Но не в этот раз. За два с половиной года она ни разу не брала отпуск, а тут вдруг взяла неделю в двадцатых числах, сославшись на усталость. Я не особо поверила, потому что знала, что работа всегда спасала ее, да и вообще – решение это было словно спонтанное. Будто она проснулась утром и решила, что сегодня возьмет отпуск, ни о каких планах она мне не рассказывала накануне. Я помню, предложила ей, мол, давай я тоже возьму неделю и съездим куда-нибудь отдохнуть, да хоть на Карленское озеро. Но никакого энтузиазма мое предложение не встретило, напротив, как мне показалось, по выражению ее лица, она словно сказала про себя: «Ну, какого хрена, ты постоянно лезешь? Дай хоть немного побыть одной». Ну, а вслух сказала:
– Нет, Эль, я не настроена. Я, правда, очень устала, и хочу просто отлежаться.
Да, она устала, но не думаю, что только от работы. Она устала от всего в целом – от окружающего мира, от людей, от пустых разговоров, от наигранных улыбок. От всего, до чего, по сути, ей не было дела. Я прекрасно понимала, что одиночество в таком состоянии может усугубить ее моральное состояние, но что я могла сделать? Начать давать советы, учить ее жизни? Глупости, и я, и Алиса прекрасно понимали, что живем мы не совсем правильно, и никогда жить никого не учили, друг друга в том числе. Она и так знала, что я рядом, что мне можно позвонить в любой момент, хоть ночью, и я приду. Но она, словно, приняла