Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа». Галина Космолинская

апреля 1760 года направил князю Дмитрию Михайловичу Голицыну, фактически исполнявшему обязанности посла в Париже73, письмо, которым гарантировал Каржавину безопасное возвращение в Россию74. Речь в нем шла не только о судьбе Ерофея, но и о легализации пребывания в Париже пятнадцатилетнего Федора, который также числился беглым. Предполагалось, что юношу можно будет употребить на службе при канцелярии Парижской миссии, но прежде дать ему возможность закончить учебу, положив жалованье «студента миссии» – 300 рублей в год. «Отец сего молодаго человека – писал Воронцов, – крайне о том просит, желая его видеть достойным к службе Ея Императорскаго Величества»75.

      24 августа того же года последовал именной императорский указ, которым Ерофей Каржавин и его племянник Федор «за самовольную отлучку» в Париж всемилостивейше прощались с оговоркой: «хотя справедливо заслуживали бы должное наказание» в назидание другим («дабы упущением им того другим вреднаго примера не подать»). Ерофею Никитичу позволялось вернуться на родину, а Федор был оставлен в Париже на легальных основаниях – в статусе студента Коллегии иностранных дел при Парижской миссии «до окончания начатых наук»76.

      Вскоре было прекращено и «дело братьев Каржавиных»: донос Дементьева признали подлежащим сожжению как «пасквильный» на основании указа «О сожигании подметных писем…» от 11 августа 1732 года77; к тому же самого доносителя уже несколько лет как не было в живых. Василий Никитич был прощен, хотя ему за «увоз сына» и за то, что он «без всякаго ему позволения и пашпорта ездил в Англию», изначально грозило жестокое наказание «по силе Уложения 6‐й главы четвертаго пункта»78.

      Ил. 4. Коллеж Лизьë на «плане Тюрго» 1739 г.

      Примечательно, что незадолго до указа о прощении беглецов Эриссан, парижский опекун Федора Каржавина, подал Д. М. Голицыну свой «Mémoire concernant Theodore Karjavine de Saint Petersbourg»79, в котором, обращаясь к русской императрице, выражал желание и далее опекать ее подданного. Он представил подробный отчет об успехах в «школах» своего подопечного, достигнутых исключительно благодаря его, Эриссана, неусыпным заботам. История обучения российского подданного в Париже в изложении его французского опекуна делилась на два этапа: до опекунства и во время опекунства.

      До декабря 1756 года мальчик посещал коллеж Лизьë (ил. 4)80, куда его определил родной дядя и где он показывал «блестящие успехи» в латинской и французской грамматике, «аттестовался постоянно первым» и был одним из немногих стипендиатов81. Однако Эриссан, строгий приверженец янсенизма82, принял решение изменить ход обучения. Его насторожил интерес мальчика к «экспериментальной физике», который поощряли наставники коллежа, позволяя ему посещать публичные лекции популярного в Париже «аббата Нолле» (ил. 5, 6)83. Усмотрев в этом потенциальную угрозу своей образовательной концепции, Эриссан «заблагорассудил