Теперь, когда Тане провозгласил свою волю, выбрав меня земным воплощение духа, для завершения ритуала остается только воздать законные почести воину, добывшему священный трофей. Разумеется, вам известно, что полагается победителю древнего ритуала. Давайте спросим героя, пока память наша крепка, как зовут семь юных девушек, семь прелестных красавиц, что приметил он взять себе в жены и, услышав ответ, исполним его желание в точности, как если бы оно исходило из уст самого Милосердного.
О, Тутанакеи! К тебе обращаемся мы. Назови имена, что приводят твою отважную душу в волнение и не дают по ночам ей покидать тело для странствий в загробной стране. Назови имена, и пусть они войдут в нас, словно музыка, и заставят нас танцевать, эти прекрасные звуки, исторгнутые любящим сердцем.
Так произнес Человек-птица.
И ответил Тутанакеи, выйдя вперед, чтобы все могли его видеть:
– О, милосердный бог Тане, о, мудрые вожди и верховные тохунги двенадцати племен Оялавы, их бесстрашные воины и верные слуги.
Нет в душе моей столько трепетных звуков, чтобы из них получилась долгая музыка, нет семи девичьих призраков, что ходят за мной по пятам, не давая покоя. Ибо ради одной лишь избранницы совершил я сегодняшний подвиг.
Ее зовут Хинемоа, и имя это я могу повторять целый день. На рассвете оно прохладно и светло, подернуто легким туманом. Звучит оно, как далекое эхо в горах, что резвится вдоль каменных склонов: дерзкое «хи» бежит от капризного «не», а за ними двумя вприпрыжку скачут близняшки «моа», играя в веселые прятки. Днем свежо и блаженно имя любимой. Как глоток холодной воды оно в жаркий полдень, и порою мне кажется, что, произнося Хинемоа, это имя имен бесконечно, можно наполнить море ручьями, сделав его пресноводным. Ну, а ночью оно, как призыв, как клокочущий ветер, как молния, устремленная с неба на землю в непреодолимом порыве соединиться. Разрывают печень мою эти звуки, заключающие в себе столько страсти, что и в камнях появилась бы трещина, если б они попытались сдержать в себе эти три сокровенные слога.
Вот как зовут возлюбленную моего сердца. Хинемоа, дочь вождя Тура, таупоу племени Мокоии. Так пусть теперь ваши ноги танцуют, а сердца полнятся счастьем под музыку этого имени, ибо нет прекраснее его во всей Оялаве.
Так сказал Тутанакеи.
И когда отзвучали слова влюбленного юноши, Человек-птица не решился нарушить молчание. Молчали и люди в Оронго. Трудно было судить по их лицам, о чем они думали: осуждали героя, завидовали ему или радовались. Ибо даже в этом, в выборе спутницы жизни, был он как никто дерзок, оскорбляя честь знатного жениха, который имелся у каждой такой ритуальной принцессы чуть ли не с самого момента рождения.
Молча взглянул Человек-птица на отца Хинемоа, великого вождя Тура. И молча же устремила на него взгляд толпа, отыскав в своем многоликом, изменчивом теле, исторгнув из столпотворения