Чувствуя новую, неизвестную прежде опасность, исходившую от гладкокожих зверей, приближавшихся к ним по воде, птицы становились все беспокойней и крикливей. Они парили над Тутанакеи и одиннадцатью плывшими за ним мужчинами, надеясь отпугнуть людей от своих гнезд. Но где было птицам им помешать?
Другие, более грозные испытания, стояли на пути соревнующихся. Течение и усталость были их недругами, а темная глубина океана – разверзшейся бездонной могилой, готовой поглотить всякого, кто обессилеет в борьбе. Водились здесь и акулы. Где-то там, в таинственной глубине Моря, рыскали они, словно охотники за головами, готовые атаковать в любую секунду, внезапно и скрытно. Каждый мог стать их жертвой, и страх перед этой опасностью был даже страшней самой смерти. Омерзительным холодом вползал он в сердца воинов. Он скользил по их спинам, впивался в руки и ноги острыми иглами, как будто акулы уже сомкнули на них свои челюсти. И многие видели в этот миг над водой черные миражи острых гребней, разрезающих Море подобно ножу.
Тутанакеи тоже чувствовал ледяное прикосновение страха, ибо и он был простым смертным из плоти и крови. Но всякий раз, когда страх заползал в его сердце, он лишь яростней бросался в борьбу, презирая приступы слабости.
Подгоняемый любовью и ненавистью, он вскоре достиг скалистого берега. Напрасно птицы кричали, пытаясь прогнать его со своей территории, напрасно махали мощными крыльями, желая его устрашить. Юноша был непреклонен. Отогнав от ближайшего гнезда рассвирепевшую крачку, герой взял в руки яйцо, символизирующее сосуд с маной Тане и, закрепив в специальной повязке на лбу, как в мешочке, бросился снова в море.
Соперники были неподалеку. Одни, достигнув утеса, карабкались по каменистому склону, лихорадочно рыская по расщелинам взглядом, в поисках заветного трофея, другие были в каких-нибудь нескольких метрах от суши. Никто не хотел сдаваться без боя, отдавать победу Тутанакеи – этому выскочке, молокососу, только вчера прошедшему инициацию и не знавшему еще настоящих сражений. Все могло решиться в последний момент. Удача – капризная девка, ее настроение изменчиво. Да и так ли любим был богом Тутанакеи? Разве не играл порой Тане судьбами избранных, не одаривал их почетом лишь для того, чтобы потом жестоко сбросить с высот былого величия в грязь и бесчестье? Разве не жаждал он явить людям немощь смертной природы, еще раз напомнить заносчивым детям своим, кто их настоящий отец и чего они стоят без его милости?
Так рассуждали соперники Тутанакеи.
Те, кто надеялся на перемену фортуны, на счастливое вмешательство бога, пытались догнать неуловимого юношу, вкладывая в преследование все силы. Другие, находившиеся в хвосте погони и потому не уповавшие на оплошность противника, рассчитывали одолеть его в честном