– Ну, не томи, Андрей Иванович, – взмолилась императрица.
– Так что затяжелела Елизавета Петровна от Алёшки Разумовского, который был певчим в вашего императорского величества церкви…
– И как же он из церкви в постель к этой… угодил?
– А выпросила его цесаревна себе в челядь. Плакалась графу Левенвольду, что у нее единое утешение остается: церковное пение послушать. Тот и дозволил…
– Выгоню я графа! – тут же завелась императрица. – Пущай едет в Европу. Ишь, моду взял: моими певчими распоряжаться!
– Анхен… – раздалось со стороны кровати.
– Ладно, не выгоню, но пока пусть нам на глаза не показывается. Говори далее, Андрей Иванович.
– Так вот от сего Алёшки цесаревна и понесла. Но рожать на сей раз не захотела, решила ребеночка скинуть.
– Ишь, греховодница! – искренне возмутилась императрица, начисто забыв про подобные же привычки своей покойной сестрицы, моей маменьки. – Родила бы тихонько…
– Вот тут-то, матушка, и подвох. Цесаревне кто-то твердую надежду внушил, что здоровье вашего императорского величество совсем плохое стало. А государыня-цесаревна, Анна Алексеевна, за своего подданного замуж собирается, посему некие персоны ее на престоле видеть не желали, а хотели на него возвести последнюю дщерь Петрову.
– Кто? – коротко осведомилась императрица. – Опять Долгорукие и Голицыными воду мутят?
– Нет, матушка, не они. Долгоруких ты давно по ссылкам да острогам распихала, а Голицыны тихо сидят, только вспоминают, что государыня-правительница Софья особо относилась к их предку, князю Василию, который ума был острого, государственного, и много пользы России принес. Жалели, что не из их рода супруга государыне-цесаревне избрали.
– Ништо им, – хмыкнула императрица. – Салтыковы, я чай, не глупее будут. Так кто смуту затеял, и зловредные слухи о моем здоровье распускал?
Ушаков достал из-за обшлага сложенный вчетверо лист бумаги.
– Вот тут обозначены те, про кого на сей момент выведать удалось. Людишки мелкие, худородные, тобой, матушка, никак не замеченные. А возмечтали на великие верха взойти… вслед за шлейфом Елизаветы Петровны. Денежки же на пьянство, дабы легче было к себе людей пустоголовых привлекать, получали они от саксонского посланника, который самолично в Москву явился, дабы заговором сподручнее руководить было. И стоит за всем этим король прусский, которому многие немцы при дворе твоем, матушка, уж не гневайся, холопские письма пишут с убеждениями в верности.
– Да Лизка вроде бы немцев не жаловала… – с сомнением в голосе произнесла императрица.
– Жаловала – не жаловала, а денежки всегда нужны были. Может, и не на злоумышление, а на вино да полюбовников…
– И этот посланник еще дерзнул самолично на мои именины явится! – вдруг осенило тётушку. – Арестуй его, Андрей Иванович сей же момент, пущай твои мастера дел заплечных всю правду из него до капелюшечки выбьют!
– Анхен! – снова раздался голос