Но парень был настойчив. Он отправился в Санкт-Петербург и попробовал стать вольнослушателем в академии художеств, что удалось ему только с третьей попытки. Затем были передвижники, первое признание и получение звания классного художника первой степени. Свадьба, много работы, творческие эксперименты со светом.
Потом наступило время той работы, после которой Куинджи на пике славы станет затворником. «Лунная ночь на Днепре» подогрела интерес публики к художнику, он устроил выставку одной картины, задернул шторы и подсветил ее электрическим светом, чтобы создать особую атмосферу. Люди выстраивались в очередь, чтобы увидеть это чудо. Было еще несколько выставок, а потом он закрылся в мастерской и не показывал свои творения никому в течение двадцати лет. Лишь однажды он устроил последнюю публичную выставку, а после нее никто уже не видел новые работы до самой смерти художника.
«Березовая роща» – восхитительная картина, в ней много света. Я смотрел на нее и чувствовал лето: как трава, которая все еще в росе, прикасается к коже, как птахи щебечут летним утром, как тихо звучит бегущая по своим делам вода, как ветер шуршит в листьях деревьев. Как и с первой работой, я не стал откладывать дело в долгий ящик, сразу начал с подбора красок.
Гера стал заглядывать регулярно, приносил пиццу, бургеры и пару бутылок холодного темного эля. Про Лилю не спрашивал. В моей мастерской он чаще молчал, но внимательно смотрел, как я работаю. Если его телефон звонил, парень выходил в коридор и тихо прикрывал за собой дверь. Иногда задавал вопросы, например, просил подробнее рассказать о лессеровках16 или жизни художников.
– Мне все-таки непонятно, вроде бы художники – я про тех, кто давно жил говорю…
– Старые мастера, – помог я подобрать слово.
– Да, старые мастера, они же тоже люди! Вот смотришь: две руки, две ноги, голова. Да, ушибленные, да, одеваются иногда стремно, но все же люди. Где вы это берете?
Я прожевал кусок вкусного бургера с двойным сыром и сделал удивленный, вопрошающий взгляд.
– Даже в мелочах: посмотри, как ты сидишь и как сижу я, – продолжил Гера. У тебя спина прямая, ты кисть держишь, как волшебную палочку, и взгляд у тебя такой, знаешь, цепкий. Ты как будто сразу нутро человеческое видишь. Короче, странно очень, – он сделал жадный глоток пива. – А эти старые мастера, с ними вообще черт ногу сломит, все душевнобольные какие-то. Я когда читал про них, так и думал: это дар божий или все-таки наказание? Как ты думаешь, а? – Я смотрел на него и понимал: он и вправду мучается этим вопросом и, похоже, задается им не один год.
– Не знаю, это данность, с которой не спорят, – я понимал вопрос, но ответить толком не мог. – Это, правда, странно, но если ты художник и поистине влюблен в живопись, ты не можешь жить так, как живет большинство. И это не гордыня или желание