– Ну и что? Поехали домой!
– Как что? Ты не понимаешь! Стрекозу же так сложно поймать!
– Хорошо… ну так чего, мы едем или нет?
– Да, да, едем. Я ее с собой возьму.
– Она живая еще?
– Думаю, да.
Но по глазам это невозможно определить.
Они всегда мертвы.
Всегда.
Как же Димыча это совсем не интересует? Ну и ладно.
Я держу стрекозу за брюшко, но ее крылья не двигаются и лапки не шевелятся. Но она жива, я знаю.
– Она скоро умрет, – произношу я. – Я же проехался по ее туловищу колесом.
Но я вижу, что стрекоза совершенно цела. Просто она не шевелится.
Я прибавляю:
– Да она, скорее всего, уже была больна. Раз сидела на дороге и не сумела увернуться.
– Больна? – Димыч смотрит на меня с сарказмом. – Ты прям как о человеке говоришь.
Я резко вскидываюсь и смотрю на него.
– Поехали домой, слышь?..
Я… медленно киваю, наконец, соглашаюсь.
Тоже усаживаюсь на свой велик и, держа стрекозу на весу двумя кончиками пальцев, трогаюсь с места; вторая рука на руле, ноги вертят педали, но мне с трудом удается сохранять равновесие.
Я еду, медленно, а над левой ручкой руля «висит» голова стрекозы. Ноги вертят педали. Угольные глаза. Слепые, исколотые, без единой капли разума. Два пористых уголька висит над ручкой руля. Стрекоза цела, я это вижу. Ее синеватое брюшко даже ничуть не деформировано.
Димыч неслучайно подгоняет меня. Сейчас обеденное время – надо поторапливаться. И его родители, и мои всегда ругаются, если мы опаздываем хотя бы на несколько минут.
Возвращаясь на свои участки, мы проезжаем мимо дома Марии и Веры. Я вытягиваю шею, чтобы высмотреть сестер через промежутки между облепихами (участок обсажен по периметру), но нет, никого не видно…
«Значит, сестры в доме, они в доме», – пульсирует в голове. Все правильно – где они еще могут быть? Сестры либо в доме, либо перемещаются между грядками.
Две наши соседки. Они ходят между грядками, ходят и ходят, без остановки.
Мария и Вера. Перемещаются.
Один раз я опоздал очень сильно, и материн голос – она так ругала меня – ее голос – в какой-то момент! Такое сходство по резкости, по тону – Мария, Мария, когда она окликает Веру. Голос, так мало похожий на человеческий.
Если я опоздаю минут на пять, мать будет просто раздражена – и скажет «иди, мой руки». Если я опоздаю сильнее, мать начнет ругать меня, но потом прекратит, скажет, что так старалась, готовила суп и рис, а я все ездил, ездил на велосипеде – как я мог опоздать? «Ты так меня подвел».
Я больше никогда не должен опаздывать.
Я не хочу опоздать домой очень сильно – так что лучше вообще не… одно воспоминание. Когда голос матери стал походить на… она закричала на меня. Почему вдруг это произошло? И так неожиданно! У меня вдруг все резко заледенело внутри, я будто стал ниже ростом, совсем малюсенький стою на полу…
Моя мать! Это