И поп в красках, размахивая руками с возмущением стал рассказывать о зверствах Иосафата. Александр Данилович и денщик слушали с вниманием.
– Интересные тут у вас дела творятся, – наконец произнёс Меншиков. – Давно это было?
– Давно.
– А сейчас как?
– Как? Поутихли малость, конечно.
– А ну пойдём со мной, батюшка. Как тебя звать-то?
– Отец Максим. А куда пойдём?
– К государю.
– К какому государю?
– К православному, к Петру Алексеевичу.
– Так он не наш государь, мы в княжестве Литовском.
– Всё едино, – отмахнулся Меншиков.
Пётр Алексеевич пребывал в весёлом настроении. Он сидел за столом, развалясь в кресле и с интересом наблюдал «бражку» за столом.
– Mein herr kapitän, – обратился к нему Меншиков, – вот привёл к тебе попа местного православного, отца Максима. Обижают тут православных. А кто, как не ты, единственный православный монарх во всё мире, защитит люд православный?
– Не единственный, – возразил царь безмятежно улыбаясь. – В Абиссинии есть православный монарх. Негус он называется. Эй, человечки, Ибрагим, Абдул, идите-ка сюда.
В дальнем углу пиршественного зала игрались двое негритят лет десяти – одиннадцати. Услышав зов, они поспешили к царю.
– Вот, арапчата, – похвастал Пётр Алексеевич, гладя ладонью по кучерявым волосам детей, – этого самого негуса дети. Христиане.
– Христиане? А имена у них почему басурманские? – недоверчиво спросил Меншиков.
– Так у турок же были. Перекрестим в Вильно. Ибрагим станет Александром, а Абдул – Алексеем.
– Не хотеть быть Александром, – захныкал Ибрагим.
– А кем хочешь?
– Хотеть Ибрагим.
– Да окрести его Абрамом, mein herr, какая разница? Это имя христианское. А Абдул пусть будет Алексеем. С именем Абдул на Руси жить как-то всё же не очень… Зачем ты их с собой притащил? Жили бы они себе на Москве и жили?
– Так забавно же.
– Ну, да, ты любишь всякие чудеса и уродства, а своим русским помочь не можешь. Старинный храм отобрали, а мы – молчи.
– Данилыч, ты-то что завёлся?
– Да как же, mein herr, мой тятенька оршанский шляхтич Даниэль Менщик из княжества Литовского. Свои, чай.
– Ты, Данилыч, ври да не завирайся. А то я не знаю, кто ты такой! Шляхтич. Это ты Дарье Арсеньевой расскажешь, а нам не надо.
– Ей-богу, шляхтич, mein herr. Бумаги, сие подтверждающей, у тятеньки не было. Так война была. Вот пирогами и промышляли. Жить-то надо было как-то.
– И сейчас война, mein kamerad. Не у нас храм отобрали. И когда это было? Восемьдесят лет назад?
– Откуда ты это, mein herr, знаешь? – удивился Меншиков.
– Знаю, я много чего знаю. Меня не готовили стать царём. Третий сын! До всего своим умом дошёл, самоучкой. Братья здоровьем хлипкие оказались. Померли. Сонька во власть вцепилась – не оторвать. Ну, ты знаешь. Мы с Сонькой одного поля ягоды. Повезло мне, что она бабой родилась. Так вот, сейчас война, Данилыч. Сколько униатов в польском войске