– Болит, Полли, – позволила себе покапризничать Мадаленна. – И щипает!
– Ну а как же по-вашему, мисс Мадаленна, это не должно не щипать? Это ведь лекарство! И надоумило вас именно около чана крутиться… Впрочем, это Полли виновата. Сама поставила, а вы ручку поранили…
– И нисколько ты не виновата, – улыбнулась Мадаленна; письмо оказало неожиданную анестезию, и она почти совсем не чувствовала боли. – Я сама тут закрутилась, хорошо, что еще не все вылила!
– Господь с вами! Мне бы от вашей мамы так влетело. Она ведь и так все время переживает, нервничает, а тут еще и это…
– Ничего страшного, милая Полли. Рука не болит, и вообще почти все прошло! Ты можешь представить, что папа приезжает?!
– Да, да, мисс, – опасливо обернулась Полли; в верхних комнатах раздался шорох, предупреждавший, что Бабушка проснулась. – Прошу вас, мисс, идите переоденьтесь! Вы же знаете, как старая миссис не любит, когда вы опаздываете в церковь.
Мадаленна вдруг будто бы очнулась. Она все еще была здесь, и отца пока не было в этих пустых комнатах, половина из которых вечно была заперта на ключ. Но он скоро приедет, появится, и вот тогда… Мадаленна не смогла придумать, что тогда будет, со второго этажа раздался раскатистый голос Хильды, и испуганная Полли поспешила ей навстречу. Ничего, прошептала про себя молодая хозяйка Стоунбрукмэнор, все изменится в лучшую сторону. Нужно просто немного подождать, и, поцеловав последний раз письмо, она ринулась наверх.
Руку действительно немного щипало, и когда Мадаленна продевала ее в рукав платья, она зашипела от боли, когда ожог соприкоснулся с атласной лентой. В церковь они ходили всегда вместе, и всегда перед этим назревал большой скандал. Бабушка была убежденной англиканкой, а Аньеза с дочерью – католичками, от чего Хильда всегда называла их «нехристями», даже не слушая доводы того, что обе веры во многом похожи. К слову, ни Мадаленна, ни Аньеза нисколько не протестовали против похода на службы, они обе дружили с местным пастором – преподобием Финеасом, а он, в свою очередь, был всегда рад им и никогда не спрашивал, с какими намерениями они пришли в этот храм и собираются ли они стать истинными прихожанина ми. Мадаленна даже помогала ему по ходу службы, и временами, когда не было подходящего сопрано, пела в хоре. Но Бабушку все это не устраивало, и каждое воскресенье начиналось с того, что она ворчала, начиная с того, что Аньеза совсем распустила свою дочь, и, заканчивая тем, что вся молодежь стоит на пороге полного падения