Больные, подобные моему безымянному ангелу, не реагируют ни на какие раздражители днём, но зато к вечеру могут приходить в относительную норму. А ещё они лучше воспринимают шёпот, поэтому я запретила себе повышать голос, даже если пол под нами провалится или потолок рухнет на голову.
– Но нужно же тебя как-то называть.
– Придумай мне новое имя. Здесь не имеет значения то, как нас звали за этими стенами. – девушка смотрит на меня алыми безэмоциональными глазами, как хрустальная статуэтка, озаренная серебряным светом.
– Позволь… Позволь звать тебя Ангелом. Можешь тоже дать мне другое имя.
– Нет, у тебя оно красивое, Эмма. Но я вряд ли похожа на белокрылое создание.
На волосах сидящей передо мной играют искорки ночного светила. Ей бы пошли крылья. Большие белые крылья, в которые худенькая фигурка смогла бы укутаться, словно в пушистое одеяло.
Ангел хочет мне что-то сказать, но видно, что ей тяжело решиться на это, так что я просто говорю:
– Давай. У нас есть целая ночь, чтобы узнать друг друга получше. Сегодня расскажешь ты, а завтра я, потом снова ты, потом снова я и так, по крупицам, мы расскажем наши истории. – Я осторожно притрагиваюсь кончиками пальцев к тыльной стороне кисти девушки. – В страхах нет ничего постыдного. Лучшее спасение от них- это иметь того, кому ты можешь открыться. Так мне сегодня сказали.
Вокруг нас царит полная тишина. Ни тиканья часов, ни шума улицы, ни полуночных криков о скором конце света. Только я, только Ангел и маленькая комната, связывающая наши души.
– Надо мной всегда издевались: в школе, на улице, в магазинах. Только родители давали мне смысл, чтобы жить. – все тот же еле уловимый шёпот и все та же поза с аккуратно сжимающими край одеяла кистями. – Но теперь я, словно безвольная игрушка, марионетка в руках у жестокой судьбы. Неудавшееся творение. Кукла, неспособная ни на что. – совершенно без эмоций. Голос ангела не меняется, чтобы она не произносила. – Подними мою руку, и я не буду сопротивляться, согни меня пополам, и я прогнусь. Я просто не могу противиться. Если мне захотят оторвать ногу или голову – мне не будет ни больно, ни страшно. Мне будет никак. Я пуста. Внутри меня ничего нет, поэтому я желаю лишь одного: заполнить эту пропасть хоть чем-нибудь…
Я вижу, что ей тяжело говорить. Каждое слово приносит физическую боль и требует адских усилий, но Ангел продолжает, продолжает доставать из себя фразы, которые не услышит никто, кроме меня.
– Я просто хочу понять, что внутри меня что-то есть. Что-то живое и тёплое. Единственное отличие человека от бездушной куклы. – белые ресницы дрожат. – Но что если внутри, и правда,