В комнатке два метра на три метра темно и очень душно. Я почти ничего не вижу, но Адам, словно кошка в ночи, хорошо ориентируется здесь: находит свою сумку, достаёт оттуда лосины и протягивает их мне.
– Они не ношеные, совсем новые. – тихо говорит он. – Возьми себе.
– Спасибо, но…
– Это моей младшей сестры. Я искал, кому их подарить.
– Спасибо. – повторяю я, получая скромную, еле различимую в полумраке, ответную улыбку.
Адам выходит, я быстро переодеваюсь и тоже возвращаюсь в зал, где Симеона все-таки поймала Филиппа и теперь неестественно выворачивает его правую руку назад. Скулёж пойманного гармонично соседствует с победным смехом.
Я подстраиваюсь к Адаму, который разминается у станка, стараясь повторять все за ним. Его спина идеально прямая, движения четкие, но глаза закрыты, словно не желая растерянно бегать взглядом по залу, он принял решение не смотреть ни на что.
– Oh mon dieu, je suis enfin là!* Какая же на улице жара!
В зал влетела, нет, впорхнула, будто перышко, миниатюрная женщина лет сорока, одетая в маленькое платье серо-голубого цвета, как правый глаз Симеоны.
– Бонжур, Мадам! – хором поздоровались танцоры. Филипп уже выбрался из цепкой хватки и бездельно бродил по залу, разминая пострадавшее плечо.
– Ох, какая прекрасная леди! – Мадам говорила это мне. – Пылающие пряди! Ты будешь великолепной искусительницей!
– Искусительницей? – Лика так и не рассказала сути номера.
– Сейчас все-все тебе расскажу, только пройдемте на сцену. Адам, Филипп, а вы оставайтесь здесь и репетируйте свою часть. Сегодня я займусь исключительно девочками. И не халтурить! Это на вашей совести!
Не успели мы толком выйти из зала, как Мадам принялась бурно объяснять мне «гениальную», по ее словам, идею. Из быстрого речитатива с большой примесью французских выражений я поняла лишь малую часть, но и этого мне вполне хватило.
Наша четверка разбивалась на две пары: я с Филиппом и Симеона с Адамом. Под красивый юношеский голос, что поет о том, как внутри него идёт война ангелов и демонов, мы будем сражаться, взлетать вверх, падать вниз и в конце концов обретём мир, когда поймём истину: любовь не имеет расовых ограничений. Если кратко, то я должна переманить на свою сторону – строну падших – Адама, а Симеона, наоборот, вознести Филиппа к небесам.
Вначале Мадам учила меня пользоваться полотнами и делать основы, которые я освоила достаточно легко. Держаться на одних кистях оказалось труднее, чем я думала, но меня заверили, что справляюсь для первого раза я просто великолепно. Симеона за все время репетиции не произнесла ни слова и выглядела