– Отец настоятель, я прошу прощения! Я был не прав – неважно, что меня оговорили.
Но, признавая сейчас свою вину, он кипел от гнева. Сторонний наблюдатель, наверное, задался бы даже вопросом: может, юноша считает даже выгодным нанести аббатству еще одно оскорбление? Допустим, его бросят в темницу, как обещали. Значит, он, по крайней мере, останется в стенах обители. Дальше можно попытаться взломать или как-то открыть замки, можно подкупить или обвести вокруг пальца служителей-мирян. Да, вероятно, у него был шанс! Но благородный юноша не мог и помыслить о подобном: нельзя обижать тех, кто не нанес обиды тебе.
– Хорошо. Значит, мы понимаем друг друга. Так что же за спор возмутил наше спокойствие?
Оба, Йоселин и Пикар, заговорили одновременно. Но Йоселин в кои-то веки проявил мудрость и отступил, предоставив право первенства старшему. Юноша стоял неподвижно, крепко закусив губу и всматриваясь в лицо настоятеля. Тем временем Пикар с презрением отметал брошенное юношей обвинение – отметал в тех выражениях, которые Йоселин и ожидал от него услышать.
– Святой отец, этот дерзкий молодчик был изгнан со службы своим господином как нерадивый и дурно воспитанный прощелыга, и теперь он обвиняет меня в том, что я посоветовал милорду Домвилю избавиться от него. А я в самом деле чувствовал себя обязанным дать подобный совет: я видел, как бесцеремонен юнец, как он преследует мою племянницу, постоянно нарушая всякие приличия. И вот он примчался сюда, чтобы вызвать меня на поединок, в обиде на свое совершенно справедливое увольнение. Он лишь получил по заслугам, однако не может никак образумиться. Вот и все дело, – язвительно заключил сэр Годфри.
Брат Кадфаэль восхитился тем, как стойко Йоселин держал рот на замке и не давал воли рвущемуся наружу потоку гневных слов. Взгляд юноши был почтительно прикован к Радульфусу, и заговорил он не раньше, чем его пригласили. Он, конечно же, должен был проникнуться за эти мгновения доверием и уважением к справедливому и проницательному настоятелю, чтобы так обуздать себя. Юноша мог быть уверен: его не осудят, не выслушав; и воистину стоило сделать над собой усилие и взять себя в руки, дабы потом должным образом защититься.
– Что скажешь, молодой человек? – обратился к нему Радульфус. Лицо его по-прежнему выражало спокойное бесстрастие судьи, но в голосе слышался намек на снисходительность.
– Отец настоятель, – сказал Йоселин, – все мы приехали сюда двумя домами посмотреть на свадебное торжество. Ты видел невесту. – К этому времени девушку давно уже оттащили с места происшествия и втолкнули в странноприимный дом. – Ей восемнадцать лет. Моему господину – тому, кто был моим господином – под шестьдесят. Последние восемь лет невеста находилась под опекой своего дядюшки как сирота; за ней числятся огромные земли, которыми давно распоряжается тот же дядюшка. – Стало отчасти понятно, куда он клонит, нежданно повернув разговор в новое русло. Пикар весь кипел и, дай ему волю, тут же разразился