– Сделаю! – сказал Чарлз.
– Лично я не вижу, – произнесла Дженни все тем же тоном, – каким образом сведения о том, кто продает этот полироль, могут хоть на что-то повлиять.
Похоже, Чарлз в глубине души был с ней согласен. Я не стал ничего объяснять. Тем более велика вероятность, что они правы.
– Луиза говорит, ты там копался целую вечность.
– Луиза мне понравилась, – мягко заметил я.
Носик Дженни, как всегда, выдал ее недовольство.
– Она тебе не ровня, Сид, – заметила она.
– В чем именно?
– По части мозгов, мой дорогой.
– Кто-нибудь хочет еще хереса? – мягко вмешался Чарлз и, взяв графин, принялся снова наполнять стаканы. Мне он сказал: – Насколько я знаю, Луиза в Кембридже была лучшей по математике. Мне случалось играть с нею в шахматы… ты бы без труда ее обыграл.
– Можно быть гроссмейстером, – сказала Дженни, – и при этом тупым одержимым параноиком.
Дальше был обед, прошедший в такой же приятной атмосфере, а потом я поднялся наверх и принялся складывать свои немногочисленные пожитки в чемодан. Пока я этим занимался, в комнату вошла Дженни и принялась за мной наблюдать.
– Ты почти не пользуешься этой рукой, – сказала она.
Я промолчал.
– Вообще не понимаю, зачем она тебе.
– Дженни, хватит.
– А если б ты сделал, как я просила, и бросил эти свои скачки, ты не остался бы без руки!
– Наверно, да.
– У тебя была бы нормальная кисть, а не какой-то огрызок… культя дурацкая!
Я швырнул в чемодан пакет с умывальными принадлежностями – несколько сильнее, чем следовало.
– Но для тебя важнее были скачки. Скачки, скачки, скачки! Спорт, победы, слава! А для меня у тебя места не нашлось. Так тебе и надо! Мы бы и теперь были женаты… у тебя была бы нормальная рука… – если бы ты бросил свои драгоценные скачки, когда я об этом просила! Но чемпионство для тебя важнее!
– Мы все это уже двадцать раз обсуждали, – сказал я.
– А теперь у тебя ничего не осталось. Ничего! Надеюсь, ты доволен.
Зарядное устройство стояло на комоде, в нем торчали два аккумулятора. Она выдрала вилку из розетки и шваркнула зарядку на кровать. Аккумуляторы выпали из гнезд и остались лежать на покрывале вперемешку с зарядкой и проводом от нее.
– Гадость! – сказала она, глядя на них. – Меня прямо тошнит от всего этого!
– А я привык.
Ну, в какой-то мере.
– Да тебе, по-моему, все равно!
Я промолчал. Нет, мне было не все равно.
– Что, Сид, нравится тебе быть калекой?
Нравится… Господи Исусе!
Она направилась к двери. Я остался стоять, глядя на зарядку. В дверях она остановилась. Я скорее почувствовал это, чем увидел, и тупо спросил себя, что же еще она может мне сказать.
С другого конца комнаты отчетливо донесся ее голос:
– Никки носит нож в носке!
Я быстро повернул голову. Она смотрела на меня с вызовом – и с ожиданием.
– Это