– Получила травму, упала. Сломала позвоночник. Сколько ни оперировали… Вот. – Поль развёл руками.
Ей же от объяснений стало неловко. Она что-то сверила по мне тихим взглядом. Но даже в глазах у неё чувствовалось что-то доброе, располагающее к себе. Она словно извинялась передо мной, но не за себя, а за мужа, за всё им сказанное.
И я вдруг посмотрел на себя другими глазами. Я показался себе здоровым, благополучным, вполне себе, несмотря на все мои горести и на «холод жизни», с которым я упрямо не хотел смириться. Вот уж действительно не поспоришь: всё познаётся в сравнении. Французская пара, сидевшая передо мною, умудрилась полжизни прожить в Италии, ни в чём, конечно же, не нуждалась, но успела пресытиться всем на свете. Какое количество людей могло бы им позавидовать. А ведь именно такие люди, как эта пара передо мною, несли на себе печать усталости, изношенности. Нередко видишь подобное во Франции, я замечал это и раньше. К этому и приводит чаще всего размеренная, однообразная жизнь, – понимать это я тоже уже научился. Но как всё же странно бывает констатировать, что некоторые люди, во сто крат более обеспеченные, чем ты, благополучные во всех отношениях, лишены в жизни чего-то главного, на первый взгляд, как будто бы чего-то простого, что другим дано от природы, от рождения. Мир кривых зеркал. И в нём никогда не бывает ничего прямого, логичного. Впрочем, мне никогда не удавалось сформулировать это ясно. Тем самым я, наверное, предохранял себя и от чванства. Но диссонанс всё чаще давал о себе знать в моих отношениях с французами. Не случайно в моём ближайшем окружении их становилось всё меньше, а во Франции я бывал всё реже. Нас разделяло что-то в оценке жизни.
Хозяин пошёл заниматься ужином и вскоре позвал нас за стол. Помочь Вероник с креслом? Но Поль сам выкатил кресло-каталку через порог, привычными движениями подтолкнул кресло к тыльной стороне стола, – видимо, привычное для Вероник место. Одним взглядом он оценил, всё ли есть, что нужно, передал ей столовую салфетку и стал носить свои блюда.
За столом я спросил его о том, о чём хотелось спросить сразу же, ещё при первой встрече в лесу, – кто он по профессии.
– Врач, – ответила за мужа Вероник, с той же непосредственностью, как и он только что, когда отвечал на вопросы вместо неё.
– Бывший, – поправил Поль и, с упрёком взглянув на жену, добавил: – Меня лишили права заниматься практикой… Я соглашался делать эвтаназию. По просьбе знакомых. Родня одного пациента перессорилась, подали в суд и пошло-поехало…
В подробности он не углублялся. Видимо, этим и объяснялся их отъезд в Италию. Дальше я не расспрашивал.
Вероник поинтересовалась, есть ли у меня дети. На этот простой, дежурный вопрос сложно бывает ответить. Я объяснил, что когда-то, до развода с первой женой, воспитывал мальчика, а теперь, поскольку он жил с матерью в новой семье, мы практически не виделись, – такое решение она навязала всем вопреки моей воле.
У них тоже был сын – уже почти молодой человек. Точнее у Поля, тоже от первого брака. Мальчик жил и учился в интернате, но это не мешало им