Антон был лишен не только общения, но и прикосновений, пусть даже бытовых, но таких важных в жизни каждого человека. «Если меня касаются, – значит, меня принимают». Антон не мог сказать о себе такое. Некому было просто пожать ему руку или ободряюще похлопать по плечу. Он ощущал себя в такой изоляции, что казалось, остальные люди отгорожены от него какой-то невидимой стеной, пробиться через которую не могли ни они, ни он.
Антон боялся первым нарушить этот барьер, не хотел навязываться людям. Порой его даже пугала эта сфера чувств и эмоций, и он говорил себе, что научился обходиться без нежностей. Поэтому то, что его мать ушла, даже не оглянувшись, он воспринял очень просто. «Конечно, ей нужно еще ко мне привыкнуть», – решил он.
Теперь Антону нужно было думать, где достать денег до вечера. Просить директора бессмысленно, – она сама весьма редко держала в руках живые деньги. Занять? Но у кого? У кухарок, у которых у самих семеро по лавкам? Забрать деньги у одних детей, чтобы отдать их другим? Да ему всё равно никто не занял бы, – знают ведь, что отдавать ему не с чего.
Но у Антона всё-таки был выход. Два года назад в детском доме делали ремонт, и он познакомился с одним рабочим из бригады, бывшим зэком, который отнесся к нему с участием. Этот бывший зэк в свободное время вырезал какие-то мелкие фигурки из остатков дерева. Поначалу Антон долго присматривался к этому творческому процессу, и понял, что зэк режет шахматные фигуры, да не простые, а все с каким-нибудь замыслом: белые фигуры у него становились славянами, а черные – татарами, то вдруг ангелами и химерами, то эльфами и гоблинами, – и резал он их всегда мастерски, несмотря на малый размер. Одним словом, помимо их прямого назначения, эти фигуры всякий раз рассказывали какую-нибудь историю или сказку. Зэк и сам был большим выдумщиком, с неистощимой фантазией, и всегда, когда что-нибудь вырезал, с чувством рассказывал какую-нибудь байку. Антон любил слушать зэка, хотя коллеги по строительному цеху не воспринимали того всерьез и по-доброму подтрунивали над ним.
Может быть, именно заинтересованность Антона привлекла к нему внимание мастера. Антон и слушал внимательно, и наблюдал пристально за каждым движением его пальцев.
– Хочешь научу? – спросил однажды зэк. Антон кивнул. Несмотря на то, что он был одноглазым и левшой, Антон схватывал все на лету и вскоре стал подавать большие надежды. У него были очень гибкие суставы, и инструменты, – примитивные и зачастую тоже самодельные, – просто плясали в его пальцах.
Пока в детском доме продолжался ремонт, зэк пестовал Антона и, в конце концов, научил парня всему, что умел сам. Расставались