Антон знал, что окружающие испытывают к нему отвращение. Очень хорошо это было видно по тому, как к нему относились дети. Они, как известно, своего отношения не прячут, не лицемерят и выносят свои вердикты, не жалея людей вокруг. Иногда они совсем не правы, но все же услышать о себе нелицеприятный отзыв из детских уст – достаточно больно.
Здесь были такие дети, которые в силу своих психических болезней, толком никого не воспринимали, боялись всех и вся, – но они, как считал Антон, были самые добрые. Они никогда никого не обижали, не оскорбляли, думая, что каждую минуту их собственная жизнь подвергается смертельной опасности. Они существовали в состоянии постоянного страха. Антон им симпатизировал, ему хотелось защитить их от невидимых врагов, утешить, но они не давались ему, избегая так же, как и всех остальных.
Зато другая категория детей не давала Антону спуску. Это были дети озлобленные, мрачные, с желанием разрушать всё вокруг, которые не узнали, что такое любовь, в их душе не сформировалось и не расцвело это чувство, они пришли в мир с психологией преступников. Пока они были еще маленькими, их преступления тоже были маленькими и считались злобными шалостями. Никем толком не пресекаемые, эти дети вырастали в твердом убеждении, что правда – на их стороне.
Для этих детей не существовало авторитетов, они взирали на взрослых, как на объект своих психологических опытов, будь то рядовая воспитательница или директор, – что уж говорить об Антоне! Они всячески издевались над ним: когда он подметал двор, они намеренно проносились по куче мусора или листьев, растаскивая и распинывая все в разные стороны, – и ему приходилось начинать работу заново. Когда он ел, даже не с ними за одним столом, а в отдалении, они кидались в него огрызками от яблок и рыбными косточками. Дразнили его страшилищем и лешим, – потому что он был невысокого роста, а главное, – отпустил бороду и редко стриг волосы, надеясь хоть немного спрятать за ними свое отвратительное лицо. Челку Антон намеренно отпустил ниже глаз, и сальные, скатавшиеся пряди бросали странные тени на его лицо, изредка обнажая блестевший, влажный левый глаз.
Когда его дразнили, он, казалось, весь стремился забраться, спрятаться под эту челку, и смотрел оттуда полным страдания взглядом. Он не должен был реагировать на оскорбления, ведь перед ним были всего лишь невоспитанные дети, – а они, чувствуя вседозволенность, распалялись еще больше. Потому что когда-то самые дорогие люди обошлись с ними жестоко, теперь они мстили всему миру, и на них не было никакой управы.
Ждать хоть какой-то защиты от директрисы не приходилось, да и унизительно