– Клод, желаю послезавтра удачи.
– А что будет послезавтра? – поинтересовалась я, находясь под лёгким градусом от домашнего сидра.
Клод заговорщически сверкнул глазами, прикурив самокрутку.
– Увидишь.
Из моей головы совсем вылетело, что на послезавтра была намечена премьера фильма, где Клод играл второстепенную, но ключевую роль. Я всегда следила за новостями и даже ставила себе напоминания в заметках телефона, чтобы не пропустить то или иное событие, которое должно транслироваться по телеканалам, но в день-икс я банально про это забыла и включила прямую трансляцию уже на её середине.
То, что я увидела, шокировало меня. Я ощутила волну будоражливых мурашек по всему телу, когда Клода показали общим планом, стоящим со своими коллегами на красной дорожке.
Ноги Клода объяли узкие сверху и широкие снизу персиковые брюки-клёш. Его грудь спокойно вздымалась под коротким, слишком коротким топом цвета старого выцветшего кружева, а на плечах лежала идеально подобранная шубка бургундского оттенка. Ну а на ногах… На ногах поблескивали скромные лодочки.
Вот это я называла «выпасть в осадок». Я не могла разобрать своих чувств, ведь Клод в первый раз появлялся в подобном виде публично, но спустя несколько минут я ощутила какое-то смутное сытое удовлетворение от презентуемого Клодом образа, в довесок подчёркнутого неброским светлым макияжем. Светлый всегда был ему к лицу.
– Господи, что за чудище такое, – ахнула моя мама, сидевшая рядом со мной на диване. – Это твой как его там?..
– Клод Гарднер, – несколько раздражённо произнесла я.
– Ну и мерзость, – покривилась она. – Какой мужчина с нормальной психикой станет рядить себя куклой?
Я крайне терпеливо пояснила:
– Это небинарная агендерная личность.
– Это аморальщина!
Я развернулась к ней вполоборота, «с упоением» готовая слушать типичные проявления чужой нетерпимости, взращённой святыми постулатами традиционного общества.
Тем временем мама продолжала:
– Сегодня он одевается в женщину, а завтра пропагандирует педофилию, как ты не понимаешь!
– Какая между этим связь? – Я скептично приподняла бровь.
– Такая, – отрезала мама, заканчивая разговор. – Человек, стёрший одну грань, сотрёт и другую, вот увидишь. Это всё – о гранях.
Я, конечно, жутко на неё обиделась. Для меня не было секретом, что мама довольно-таки непреемственна по отношению к людям, которые пренебрегают стандартами и нарушают, по её излюбленной фразе, общественные нормы морали, но возвращаться к подобным темам даже изредка было для меня настоящей мукой.
Толерантность я воспитала в себе сама. Я всегда думала: «почему кто-то должен страдать только потому, что он любит кого-то или выражает себя так, как он