Воспоминания уводили далеко – во времена юности. Огромный мануар, элегантный и простой. Большой салон, выложенный паркетом красного дерева и морёного дуба, с изумительной инкрустацией. Стены, отделанные белым гранитом, высокие кессонные потолки с лепниной. От пола до потолка готические витражи, льющие весёлый радужный свет на мягкую мебель, обитую тканью с бледными викторианскими розами, маленький лакированный столик с изогнутыми ножками, старинные чашки тонкого фарфора с лиловым узором, серебряный чайник, источающий аромат бергамота, и ажурную сахарницу с щипцами; потом высвечиваются изящные стулья с гнутыми ножками и стеллажи до потолка, заполненные редкими старинными фолиантами. В дальнем углу, где царит полумрак, в кресле под гобеленом полулежит человек с раскинутыми окровавленными руками и тяжело хрипит. Натужное осипшее дыхание время от времени прерывается, потом слышится снова и опять затихает. Слабым жестом руки лежащий просит, чтобы к нему подошли. В противоположном конце салона мальчик лет двенадцати колеблется, потом всё-таки решается ответить на призыв. Превозмогая страх, медленно и неслышно подходит, становится на колени и охватывает ещё почти детскими пальцами окровавленную руку. Слезы застилают глаза; ребёнок пытается чаще моргать, чтобы не показать своего горя, но не выдерживает, и крупная капля стекает по бледному лицу и падает на пол. Кап… Подросток целует руки старика и прижимает их к лицу. Потом его начинает бить дрожь – всё сильнее и сильнее, но ребёнок не чувствует этого, целует старческие руки, слизывает кровь, трётся лицом о ладони, как преданная собачонка. Но ничто уже не поможет. Человек вздохнул глубоко и в последний раз светло улыбнулся – в глазах не было страха, только сожаление. Он прохрипел:
– Сынок, храни свои знания