Берен долго молчал, что-то обдумывая.
– Мир меняется, Берен, – надавила доктор, – даже за полгода нашего знакомства многое изменилось. Что уж говорить о том времени, что ты в запасе! Просто взгляни на неё.
– Это на самом деле так для тебя важно? – наконец спросил он.
– Да, – слукавила Аркадия, мысленно добавив, что это важнее для него, а она лишь пытается помочь ему исцелить многолетнюю рану.
– Твоя взяла, – вздохнул Берен, – показывай.
В палате было небольшое окошко, и Берен увидел их раньше, чем они его. Раньше, чем Аркадия открыла дверь. Маленькая девочка, подключенная к какому-то хитрому аппарату, прижимала к себе потрёпанного плюшевого зайца. На полу, прислонившись спиной к больничной койке малышки, сидела тонкая черноволосая девушка в высоких берцах, кожаных штанах и слишком свободной футболке, ещё больше подчёркивающей её хрупкость. Мягкие локоны крупными кольцами ниспадали на страницы большой детской книги, которую девушка читала вслух. На правом предплечье незнакомки вилась татуировка – веточка папоротника, левое стягивал кожаный наруч с механическим устройством и датчиком – адреномер, который контролирует уровень адреналина в крови и, стоит только тому подскочить, впрыскивает в вену блокаторы обращения. По такой штуке несложно опознать «активного», уже перекидывавшегося грапи.
«Ну ясно!» – подумал Берен, но вслух почему-то спросил:
– Они сёстры?
– Она её тётка, – Аркадия покосилась на егеря, – ей двадцать шесть, грапи часто выглядят моложе своих лет. А эта ещё и чертовски хороша, – с едва уловимой завистью в голосе закончила врач.
– Я этого не говорил, – скептически хмыкнул Берен, не отрывая взгляд от окошечка.
– Оно и не требовалось, – пожала плечами доктор.
– Она – грапи. На этом всё.
Аркадия вновь демонстративно вздохнула, возводя к потолку разноцветные глаза, и отворила дверь. – Доброе утро, девочки! – беззаботно улыбнулась она, входя в палату. – Не скучаете? Я привела вам своего друга, он очень хотел познакомиться.
Берен ошпарил Аркадию неодобрительным взглядом, но та не обратила внимания.
– Та́мари, – доктор указала на старшую, – и Эльса, это Берени́к, можно просто Берен.
– А почему не Ник? – спросила Тамари мягким контральто, который совершенно не вязался с её субтильностью и скуластостью, но изумительно подходил к завораживающим глазам цвета спелой ежевики, с тонким янтарным ободком вокруг зрачка.
– Потому что мне не нравится, – хмуро ответил