ДАНТЕС. Какого сюжета? Здесь есть сюжет?
ДЮМА. Мы над этим работаем. Но данный момент все очень расплывчато, но мы определенно движемся в правильном направлении.
ДАНТЕС. Вы говорите, что моя жизнь проносится в жертву какому-то сюжету?
ДЮМА. Да, и это тоже. Каждый сюжет требует жертв. И все сюжеты ведут к одному и тому же – к клочку кладбищенской земли. Но на самом деле я говорю о создании конкурентоспособного повествования.
ДАНТЕС. Я не понимаю.
ДЮМА. Все потому, что заточен в сюжете. Тогда как я, с другой стороны, хотя бы отчасти вне сюжета.
ДАНТЕС. Вы вне сюжета?
ДЮМА. Скорее да, чем нет.
ДАНТЕС. Откуда вы знаете?
ДЮМА. Откуда я знаю, что?
ДАНТЕС. С чего у вас такая уверенность, что вы – вне сюжета?
ДЮМА. Потому что я создал сюжет. Ладно, часть его. У меня есть помощник, чтобы разрабатывать скучные места.
ДАНТЕС. Но это несправедливо. Я ничего не сделал.
ДЮМА. Что-то ты сделал.
ДАНТЕС. Нет, я ничего не сделал.
ДЮМА. Если бы ничего не сделал, не было бы сюжета. И тебя не было бы здесь. Но ты здесь. Таким образом, что-то ты сделал. Понимаешь?
ДАНТЕС. Но почему?
ДЮМА. Почему, почему, почему. Ты спрашиваешь Бога, почему?
ДАНТЕС. Вы – не Бог.
ДЮМА. В этом мире я вполне могу им быть.
ДАНТЕС. Тогда для нас все кончено.
ДЮМА. Теперь ты начинаешь понимать. Ладно, переходим к следующей главе. У меня есть крайние сроки. Счета, которые нужно плачивать. Любовница, которую нужно трахать. Хорошего тебе дня.
ДАНТЕС. Хорошего дня? Хорошего дня? Я сижу в подземелье, в темноте и с крысами, за что-то, чего не делал, а вы желаете мне хорошего дня? (Садится в отчаянии. Поднимает миску, смотрит в нее, когда падающий на него свет начинает меркнуть). Что это за мерзость? Выглядит, как собачья блевотина.
6
Мерседес молит о милосердии к графу Монте-Кристо
(МАКЕ сидит за столом на платформе, пишет под диктовку ДЮМА).
ДЮМА. Мерседес молит о милосердии к графу Монте-Кристо.
МАКЕ (записывает). Мерседес молит о милосердии к графу Монте-Кристо.
ДЮМА. Тебе не обязательно повторять все, что я говорю, кретин. Просто записывай.
МАКЕ. Тебе не обязательно повторять все, что я говорю, кретин. Просто… Ох. (Вычеркивает).
ДЮМА. Она врывается в кабинет и кричит: «О, мсье, я умолю вас проявить к нему милосердие».
МЕРСЕДЕС (врывается к ДЮМА, с повязкой на носу). О, мсье, я умолю вас проявить к нему милосердие.
ДЮМА. Милосердие? Милосердие к кому? О ком вы говорите? Атосе? Портосе? Д’Артаньяне? Человеке в Железной маске? Я – из тех, кто жонглирует многими шарами.
МЕРСЕДЕС. Я говорю не о ваших шарах, мсье. Я говорю о Эдмоне Дантесе, моем возлюбленном.
ДЮМА. Эдмон Дантес. Эдмон Дантес. Мы слышали это имя, Маке?
МАКЕ. Не знаю. Я не слышал.
ДЮМА. О, вы имеете в виду графа Монте-Кристо.
МЕРСЕДЕС. Нет, мсье. Он никакой не граф. Он – простой, честный, добрый сын морского капитана.
ДЮМА. Вам нужно прочитать еще несколько глав, милая. Ваши