Я прошла в центр комнаты, но не села. Осталась стоять, готовая к любому развитию событий. Цепь криво перекрутилась на моей ноге, содрав часть кожи, но возбужденная хоть какими-то изменениями я не заметила. Кроме гула прожектора в комнате было тихо. Не дожидаясь, я продолжила:
– Ужасающие вести всколыхнули городок, на площади быстро собралась компания инициативных граждан, намеревающихся линчевать Орсолано, и жандармам пришлось буквально прятать его в офисе местной полиции. Там он по-прежнему все отрицал, утверждая, что кровь принадлежит козе, которую он зарезал в тот день. В конце концов, полицейские прибегли к уловке – они предложили Орсолано выпить, чтобы успокоить нервы после всех недавних стрессов, и буквально «накидали» его. А затем жандарм, который вел допрос, предложил ему во всем признаться и заявить о невменяемости – якобы тогда получится смягчить наказание. И пьяный Орсолано повелся. Он в подробностях рассказал, как заманил девочку в магазин, изнасиловал и расчленил ее, после чего вынес из дома в мешке и прикопал на берегу реки. Поисковая группа без труда обнаружила останки. Маньяк признался, что аналогичным образом заманил к себе еще двух девочек, и поступил с ними так же, как с Франческой, а части тел разбросал в лесу, чтобы их растащили звери. Никаких следов этих девочек обнаружить не удалось. Заседание суда состоялось уже десятого марта, Орсолано был приговорен к смертной казни через повешение, и через неделю приговор был приведен в исполнение. Уже после казни преступника по городу, как это нередко бывает, поползли нехорошие слухи. Якобы кто-то слышал еще от кого-то, что на допросе Орсолано сознался в том, что ел мясо своих жертв, а также использовал его для приготовления колбас в своей лавочке. Именно поэтому, согласно молве, их тела и не нашли. Правда это или нет – мы уже вряд ли узнаем, однако среди жителей окрестных деревень за уроженцами города, в котором жил и убивал Джорджио Орсолано, закрепилось прозвище «поедателей христиан».
Я замолкла. Давно не говорила так много. Мой голос охрип, а во рту пересохло. С громко бьющимся сердцем ждала реакции, ждала хоть какое-то движение, пусть это будет еще одна записка или кусок отварной каши. Мне надоела эта неопределенность. Но все было неподвижно. Ничего не происходило. Внутри меня снова начинала подниматься