– Кто вчера предложил Биржевой? По нему вообще трамваи не ходят! – возмутился режиссёр.
– Там был самый красивый план! С видом на Биржу, – оправдывался оператор. – А кто не заметил, что рельсы на мосту ржавые и кривые?! Сам ходил, сам смотрел, сам выбирал. В камеру давно заглядывал? Много там видно в чебэшном телике величиной с пятак?! – оператор указал на окуляр видеокамеры.
– Такие мелкие телики смотреть, только глаза портить, – небрежно пошутил режиссёр. – У меня – домашний кинотеатр. Полтора на два. Каждый вечер – сеанс. Для друзей.
– Лишний билетик найдётся? – спросил оператор.
Телевизионщики примирительно посмеялись, подхватили аппаратуру, направились к студийному РАФу, поджидающему у моста.
Розовый вагончик весело протренькал на Петроградскую сторону. Следом за ним, будто прорвало плотину: на Тучков мост вылезали стаи трамваев, расписных, звонких, жизнерадостных.
В утренних сумерках захламлённого коридора, перекошенный со сна и запоя, Марат долго пытался прозвониться по телефону. Аппарат был старым, неуклюжим, чёрным слоником елозил по тумбочке. Палец Марата срывался с диска номеронабирателя, дрожащие руки с трудом удерживали непокорное допотопное устройство. За спиной Марата выстаивал смиренный Кирпичиков. Когда Марат приглушенно ругался очередной неудаче с диском или длинным гудкам в трубке, Кирпичиков сдержанно попросил:
– Тише, пожалуйста. Мама уснула очень поздно.
– Где ж-ж-же ш-ш-шатаются эт-ти тв-ворюги? – возмущённо прошипел Марат. – Пр-росил же с утрева никуда с гостиницы не исчез-зать.
Дозвонился по другому номеру, что близоруко вычитал в драной записной книжке, конспиративным, сдержанным голосом доложил в трубку:
– Трупы сдал, – кивнул хриплому голосу в трубке. – Аванс получил, Да. Уже потратил. На долги. Нет, все долги! Вчера уволился. Невмоготу. Тр-рупы твои снимать – невмоготу. Нет, москали не отвечают. Будут. Уверен, буду вовремя. Не подведут. Как только, так сразу… Когда я подводил тебя, Марягин? Всегда? Не ври!.. Бум! Бум на месте втроём точь-в-точь. Обещаю! – для безропотного друга за спиной пояснил, когда положил телефонную трубку на тумбочку:
– Р-работы всё-равно зав-вались! Б-будем при капусте, Халтурыч. Тока б-боюсь всё напутать – перепутать. Тогда кранты! Не те, так другие порешат и бросят труп в Обводной канал! Так. Не забыть. Тр-рупы и компромат – Маряге. Порнуху – Бебе. Развалюхи – Фикусу. Остальное – себе. Архив творчества.
Оживляж
В полуподвале кафешки – сумрачно и неуютно. Пахло сигаретным дымом и винным перегаром. Валялись под столами комки салфеток, окурки, чей-то грязный туфель сорок пятого размера.
Головной болью занудно трещала люминесцентная лампа под потолком, тускло освещала стойку с хромированным ящиком кофеварки и, для особого шика, с антикварным кассовым аппаратом «National. Kronor», производства 1910 года.
Под навесом ступенек, у входной двери за столиком сидели мрачные Кирпичиков