Ювенал, в одной из своих кровавых сатир, вывел Мессалину предпочитающей нары царственному ложу; он показал нам эту царственную куртизанку закутывающеюся в одежду темного цвета, скрывающую под черным париком свои белокурые волосы и спешащей в сопровождении наперсницы в один из тех подлых домов Субурского квартала, где ожидала ее пустая коморка, над дверью которой было написано имя Лизиски, под которым она проститутствовала, и цена ее ласк.
Ювенал также передал нам, что усталая, но не пресыщенная, Лизиска в час утреннего рассвета, с пожелтевшими щеками, еще пропитанная вонью ламп, «возвращалась к изголовью императора, принося с собою смрад своего чулана».
Мы опускаем занавес на этом отвратительном периоде из истории Мессалины. Что может быть любопытнее и ужаснее этого очерка страшного падения? Ее смерть?
Да, смерть и предшествовавшие ей Факты. И мы расскажем, как умирала волчица.
Мессалине самой хотелось управлять в цирке колесницей, запряженной четверкой лошадей, приведенных из Македонии.
Она была очень искусна в управлении своими конями. Однако, однажды одна из лошадей споткнулась и увлекла других в своем падении. Августа так сильно была брошена на землю из колесницы, что потеряла сознание.
Когда она пришла в себя, первая фигура, привлекшая ее внимание между окружавших ее,– была фигура консула Гая Силлия.
Гай Силлий слыл во всей империи за прекраснейшего римлянина; можно бы предложить, судя по характеру Мессалина, че он был одним из её любовников. Но это было бы ошибкой. Мессалина ни разу за всю жизнь не перемолвилась с ним ни словом; Силлий, с своей стороны, находясь с нею вместе, казалось, не замечал её существования.
То была глухая борьба равнодушия между этими лицами. То был с их стороны расчет. Ни один не хотел сделать первого шага, дабы остаться господином другого.
После этого понятно удивление Мессалины при виде Силлия в числе лиц, которые, по-видимому интересовались ею; и это удивление возросло еще более, когда она узнала что он первый бросился к ней на арену и перенес ее в императорскую ложу.
Лед был разрушен; Силлий сделал первый шаг, она – второй.
Через нисколько минут, удалив всех, кроме него, она быстро спросила:
– Так ты меня любишь?
– Люблю, – отвечал он.
Черты Мессалины осветились радостью. Она торжествовала. Но эта радость была непродолжительна.
– Да, ‑ повторил Силлий, – я люблю тебя, но я боюсь, чтобы эта любовь не значила того же, как если б я не любил.
– Почему? ‑ возразила императрица. – Разве тебе кажется, что я нахожу неприятным сделаться твоей любовницей?
– Нет… но мне невыносимо быть твоим любовником! Мне…
– Что ты хочешь сказать?
–