– Алёша, сюда, Алёша! – руководила им Марина, снова направила движения мужа вглубь своего лона, притягивала его за бёдра, почти что до крови впиваясь коготками. Алексей захрипел что-то неразборчивое, скорее не ввиду искренней страсти, а ради антуража, и окончательно повалился на супругу. Марина почувствовала в себе что-то тёплое, вязкое – наконец-то чувствовала это, впервые в жизни: раньше такого своим мужчинам она не позволяла. Алёша отлип от неё, даже не поцеловав свою женщину в благодарность, по-плебейски принялся вытирать некие части своего тела прямо о простынку.
Алексей встал, собираясь одеться. Спросил Марину, заглядывая под кровать:
– Мариночка, а где мои домашние шорты и футболка? Не видела?
Марина, как всё же какая никакая, но хозяйка, знала, конечно же, где вещи мужа лежат, но ей богу, не этих слов ждала она после близости! Ведь, кто знает, какая значимость была у того момента. Кто знает, быть может, это был важный день – день зачатия и Алексеева и Марининого потомка… Девушка старательно готовилась к этому дню, соблюдала особые, в дамском журнале вычитанные, диеты, способствующие зачатию, воздерживалась от курения и спиртного, хоть и нечего ей дома делать было, а безделье всегда дури разного рода способствует. И мужа своего готовила ненавязчиво к этому дню. Но он, видимо, не догадывался ни о чём…
– Ну что, Марина… Тебе всё понравилось? – спросил Билич ущипнув свою супругу за пятую точку.
– Всё.
– Ну, пойдём теперь покурим и выпьем, а там и поужинаем.
Возвращаясь на кухню к трапезе через коридор, по-прежнему полуголый Алексей на долю минуты задержался перед зеркалом, с удовольствием разглядывая отражение своей фигуры. Сам себе Алексей Анатольевич Билич очень нравился. Это было заметно в каждом его жесте.
Марина подумала о своём вероятном будущем ребёнке. Подумала о ужасах пьяного русского зачатия… Потому и воздерживалась она долго перед тем, как лечь с мужем – начиталась всяких разных статей, и уверовала после них, что простые русские люди из низких классов, окружавшие её повседневно в транспорте, на улицах и в магазинах, такие омерзительные, вульгарные и уродливые, потому как зачаты были либо в опьянении родителей, либо впоследствии насилия, что ещё хуже.
Молодые люди выпили на брудершафт; Марина полагала, что после зачатия ещё можно в первый день немножечко, что называется, на грудь принять. Они поужинали и сидели на диване, полуообнявшись. Марине чего-то вдруг взгрустнулось. Ей не хотелось, чтобы муж уезжал.
– Алёша, не уезжай, – сказала Марина.
– Мариночка, я не могу уже не уехать. Я обещал.
– Неужели тебе