Они бежали, перескакивали пролет за пролетом, пока сзади плясали фонари преследователей и летели пули, перебивая перила, кроша ступени, стены и высекая в темноте оранжевые искры. Сердце билось бешено, отдаваясь в оглохших от звуков выстрелов ушах, и Настя бежала, бежала по лестнице.
Лестница кончилась, и Степка остановился, указывая на темноту: «Беги, Насть, а я их немного попридержу». Он мазнул по ее лицу фонариком, будто желая запомнить его еще сильнее и оттолкнул Настю вглубь штольни, принявшись перезаряжать обрез.
Она хотела поспорить и потащить Степу за собой, но в голосе парня было что-то такое, ослушаться чего она не могла. И она побежала. Бежала, глотая слезы, бежала, когда позади раздался выстрел из обреза, за ним надсадный, свиной вой хуторянина, а затем длинная, дробная очередь Калашникова.
Настя бежала, бежала через темноту и слезы на глазах, бежала вдоль молчащих, мертвых телефонов, вдоль мешков с зерном, мимо бесчисленных штабелей консервов, бежала во тьму.
Она скорее почувствовала, чем различила гигантские маховики остановившихся навсегда вентиляторов. Грудь жгло огнем, но она кинулась из последних сил, кинулась вперед, кинулась, не обращая внимания на боль в ногах и груди, туда, где за запыленными лопастями чернела спасительная темнота воздуховода.
Ее поймали, когда она уже коснулась рукой стенки вентиляционной шахты. Тяжелая, пахнущая луком и зубной гнилью фигура сбила её с ног, повалила, прижимая к полу. Настя ещё пыталась вырваться, сопротивлялась, вцепившись зубами в руку хуторянина и почувствовав, как на языке стало железно от крови, но человек лишь отвесил ей оплеуху, а затем, намотав на кулак ее волосы, пару раз с силой приложил лицом о бетон.
Настю тащили обратно, через коридор, который уже начал заполняться светом от запущенных генераторов, через лестницу, у ступеней которой лежал хрипящий, пробитый длинной очередью Стёпа, успевший после выстрела из обреза зарезать еще одного хуторянина ножом. Увидев ее, он дернулся, захрипел, пытаясь что-то сказать, но проходящий мимо хуторянин с хрустом вбил в его висок окованный металлом сапог, и глаза младшего милиционера остекленели.
Ее тащили по избитым пулями ступеням, тащили, чтобы наконец бросить в храме, к ногам Невзора, морщившегося от движений хуторянина, бинтующего его голову, вскользь задетую пулей.
– Третьего пристрелили, отец, – мужчина волокший Настю отдышался.
Она поняла, что это был Матвей.
– Этот пострелец в храме тоже сдох, ну да туда им всем и дорога, – Невзор, морщась, ощупал бинт на голове. – Отправь людей обыскать пустошь вокруг да посмотреть, нет ли там подельничков. А ты, Славка, дай-ка мне ножичек.
Настя с ужасом наблюдала, как бородатый мужик с почтением передает Невзору широкий длинный тесак. Проверив лезвие на остроту, Невзор легко и привычно шагнул к девушке и, схватив за волосы, откинул голову назад.
– Не надо, отец, – Матвей положил руку на плечо главы общины. – Приглянулась девка мне.
Матвей