На соломке лежала не убранная с вечера кучка, но сейчас шуршик взирал на неё, как на горсть золота, только радости не ощущалось. И Туку отчего-то сделалось неловко, а внутри – зябко. В случившемся была и его вина! Дело, содеянное им минувшей ночью, было, несомненно, важное, но кто ж знал, что лошадка не отыщет путь к дому!
Вслед за Крошкой Тихоня вошёл в загон и, встав с товарищем плечом к плечу, стал разглядывать предмет его печальных дум. Если не сильно анализировать причину, то выглядела скверно пахнущая горочка и в самом деле пределом совершенства.
– Так, может, отыщем её? – нарушил он трагическую паузу.
– Но ка-ак? – простонал Пэк, готовый разрыдаться. – Она ус-ка-ка-ла!
– Но она же как-то оказалась здесь…
– Мы её свистнули… – Крошка шмыгнул носом и призадумался: в словах Тихони замаячил лучик надежды.
– А где свистнули? Это помогло бы взять след…
Самый маленький из самых маленьких повернул тумку и мокрыми, но полными надежды глазёнками вытаращился на друга.
– Да-да… – закивал он. – Это случилось на границе с чекменскими урочищами, недалеко от пойменных лугов герцога Хмельницкого.
– Как всегда, взяли вино и пиво?
– Разумеется!
Зверёк во все глаза таращился на рыжего отшельника и удивлению его не было предела. Обычно друг вел затворнический образ жизни: ночами торчал в читальной зале, на охоту уходил в гордом одиночестве, когда спал – вообще не ведомо! Он просто был членом стаи, но исключительно обособленно. Теперь же эта поразительная прозорливость и желание протянуть лапу помощи!
– Тс-ссс! – Тук приложил коготь ко рту и осведомился: – Этикетки на бутылках были?
– Угу… – кивнул Пэк.
– Взглянем?
– Угу… – согласился шуршик.
И соплеменники спустились в подвал. Там Крошка отыскал соответствующую полку с бутылками, на которых красовались симпомпотные нашлёпочки. Тут Тихоня улыбнулся и взглянул на товарища крайне озорно:
– Может, поохотимся?
И если бы уши прежде расстроенного, а ныне преисполненного надеждой друга могли бы вспыхнуть гордым пламенем, они бы непременно полыхнули, озарив древний погреб, хитрые рыжие морды и вековые стеллажи победным сиянием. Но уши шуршика, всего лишь уши шуршика, потому Пэк, воспряв носом, заявил со всей суровостью и отвагой:
– Да, Тук. Давай, сделаем это!
В спальной комнате сопел Неве́ра Лум. Крепышу во сне являлись сонеты, которые он намеревался перенести потом на пергамент, где каждая строчечка была неподражаемо гениальна, пророча пииту славу и почёт соплеменников. Рядом похрапывал Толстина́ Глоб, коему приходили на ум фантастические рецепты, обещавшие пир духа и праздник плоти. Он был счастлив предвкушением и иногда в несознанке портил воздух. Чуть поодаль, втянув голову в перья, почивала Чернушка, уставшая нести бремя охранника сна трёх головорезов. Что снилось