На горле шуршика лежал компресс, сам он покоился в располовиненной винной бочке, из которой Тук соорудил что-то вроде ванночки, где тёплая водичка приятно омывала израненное тело. Обожжённые лапы были раскиданы в разные стороны и замотаны в грубую холстину, от которой исходил ужасный смрад. Сам Тихоня на медленном огоньке жарил мясо, нанизанное на лезвие шпаги, терпеливо дожидаясь, когда Маленький Бло наконец очнётся.
Сначала нос уловил вкусный запах, а потом уже мозг приоткрыл глаза черно-бурого собрата.
– Где я? – просипел горе-изгнанник и добавил: – Что за, пупындрик растудыт, здесь происходит? – он приподнял тумку и увидел друга, стоящего у полуразрушенной печки. – Тук? Ты как здесь?
Тихоня взглянул на Бло и улыбнулся:
– К-Когда «Книга пророчеств» исчезла, я сразу развук-ксил17, чьих это лап дело. Опасную игру ты з-затеял, Бло.
– Я уже понял, – бедолага попытался привстать в импровизированной колыбельке жизни и с удивлением увидел свои лапы. – А чем это так воняет? – он принюхался к намотанной холстине и скривился.
– Это м-моча гви́рдума. Лучший антисептик и лек-карство от ожогов. Редкая вещь, м-между прочим! В этом смысле тебе очень п-повезло.
– А откуда ты её взял?
– Из г-гви́рдума, разумеется. Ещё пара часов и будешь, как н-новенькая шишечка.
– Откуда здесь гвирдум?
Тук пожал плечами и протянул ароматную зажарку сотоварищу.
– А как же мои лапы? Есть мясо вприкуску с мочой гви́рдума не комильфо18.
– Ешь с лезвия. Я п-подержу…
Бло вздохнул: иного выхода не было. Но прежде чем вонзить куса́ки в аппетитный кусманчик, он осведомился:
– Надеюсь это не мясо… – и показал на свои перебинтованные лапы.
Учёный друг усмехнулся:
– Нет, к-конечно. Это было бы не по «К-Кодексу».
На всякий случай Бло всё-таки принюхался к угощению. Пахло зайчиком. Не уши хучика, конечно, но есть можно! Впрочем, отважная братва своих не подставляет, разыграть – на раз и с превеликой охотою, но данная ситуация к шалостям не располагала… Он вздохнул и принялся за сочную вырезку. Вкус отменно прожаренного мясца приятно ударил в мозг, и зверь каждой шерстинкой прочувствовал, как ему становится ощутимо легче.
За окном покосившейся от времени избушки, потерявшейся в дебрях векового леса, занималась заря. И хотя солнце, просеиваясь сквозь лапы вековых сосен, предлагало тепло и ласку, жизнь упрямо хранила молчание и напряжённую тишину.
Когда с ужином было покончено, изгнанник повторил вопрос, взглянув на товарища с непониманием:
– Так что же ты делаешь здесь, Тук? Большому Бло