Сефана хмурится.
– И то верно! – бросает она. – Ты как писать научилась?
Я осмеливаюсь улыбнуться, и это им не нравится. Этой дуре такое даже в голову не пришло!
– Уж точно не в школе, – отвечаю я.
И задыхаюсь от первой пощечины.
– Сама научилась, – говорю я с вызовом.
Я вижу, как Шарандон стискивает зубы.
– Вот как ты нас благодаришь? – корит меня Сефана. – Тебя из нищеты вытащили, занимаются тобой, а ты своим всякие гадости о нас пишешь?
Я знаю, что, если отвечу, они еще больше рассердятся. Но так хочется, что страх отступает. По крайней мере, сейчас.
– За что мне вас благодарить? А еще могу напомнить, что рабство отменили в 1848 году. То есть давным-давно.
Тут я им рот точно заткнула. Они переглядываются, потом смотрят на меня.
– Маленькая зараза, – шепчет Шарандон. – Я смотрю, до тебя еще не дошло, так?
– Что не дошло, месье?
– Кто тут главный…
Он хватает меня за руку и куда-то тащит. Открывает ведущую в гараж дверь, и мы спускаемся на несколько ступенек. От запаха бензина меня начинает подташнивать. Сефана закрывает дверь. Шарандон кладет мою правую руку на верстак и просит жену меня подержать.
– Ну как тебе? – бросает он с ужасной улыбкой.
Я пытаюсь вырвать руку, но Сефана не дает мне пошевельнуться. Когда я вижу, что Шарандон взял молоток, то на секунду закрываю глаза. Я их открываю, когда он наносит первый удар. Со всех сил.
Боль такая страшная, что на мгновение мое сердце перестает биться, а потом начинает колотиться как бешеное.
Сефана меня отпускает, я сгибаюсь пополам, меня рвет. Дышать не получается. Шарандон снова кладет мою руку на верстак, берет огромный гвоздь и с яростью вбивает его в ладонь несколькими ударами молотка.
– Можешь попрощаться с письмом! А если еще раз попробуешь кого-нибудь предупредить, я тебе и вторую руку покалечу! Поняла, дрянь?
Они уходят, и я слышу, как в замке поворачивается ключ, хотя голова ужасно гудит. Я со страхом понимаю, что проведу ночь прибитой к верстаку.
Тогда я падаю на колени. Я не хочу двигаться, чтобы не стало еще больнее, хотя куда уж больнее, но желудок снова скручивает, и меня опять рвет.
Мама, зачем ты меня родила, неужели для такой жизни?
Нет, я не могу понять, за что я «отвечаю».
Когда Шарандон возвращается в гараж, уже почти полночь. Тама лежит лицом на верстаке, рядом с прибитой гвоздем рукой. Ее спина сгорблена, она не двигается.
– Вопросы остались?
– Нет, месье. Помогите мне, пожалуйста…
Он включает свет и приближается, в руках у него плоскогубцы. С их помощью он захватывает шляпку гвоздя. Тама стискивает зубы. Он резко дергает гвоздь, освобождая Таму от невыразимой боли. Она падает, прижимая руку к животу. Во рту металлический привкус. Она прикусила себе до крови язык.
– Пошевеливайся… Живее, а то на ночь тут останешься!
Тама поднимается и идет за ним. В кухне их ждет Сефана,