Тела тянут пиво, отрыгивают короткими фразами. И мы присоединяем к ним наши.
– Эх, хорошо… – довольно щурится жена.
– Хорошо… – соглашаюсь я, любуясь белым шлейфом вспаханной винтами воды, что тянется за нами аж от самого Майами.
– …посреди океана, в джакузи…
– Да, – киваю, – чистый сюрреализм. Теперь каждую мысль буду начинать словами: «Вот сижу я как-то посреди океана в джакузи…»
– Ты снова чем-то недоволен?
– Нет. Всем. Вполне.
Рядом с лёгким всплеском опускаются ещё три тела: пожилое женское с вязанками фиолетовых вен, мужское дряблое с розовыми шелушениями и волосато-смолянистое в безразмерных линялых трусах.
Хлорная лужица выходит из берегов. Мы теснимся.
– Эх, хорошо… – отхаркиваю я пучок волос, прибившийся волной к зубам.
Жена невозмутима.
Пенка по краям болотца сюрреалистично сереет.
– Интересно, чего тут больше – хламидий, гонококков или спирохет? – говорю я, и жена молча встаёт и, осторожно перешагнув отмокающих, покидает джакузи.
– Да куда же ты? За микроскопом? Брось, давай ещё поплещемся!
Но она уже ныряет в душ и долго яростно трётся.
– Всё-таки нет в тебе ни капли романтизма! – сокрушаюсь я, подавая ей полотенце.
* * *
А вокруг вовсю кипят, дымят и скворчат желудочные страсти.
Закусочные ломятся. Голодающие не истощаются.
Жиры, белки и углеводы всыпаются в закрома отдыхающих конвейерами.
Майонез – везде, ибо еда должна скользить, иначе не влезет.
Да и маршрут, собственно, у всех один: от гамбургера – к пицце, через буррито и нудлс – в ресторан, оттуда десертом в бар – на пиво, и обратно, с коротким заходом в сортирную гавань, на новый круг.
Трогательная детская мечта «мороженого от пуза и умереть!» вот-вот сбудется.
Лежу на топчане… По липким губам побираются мухи…
Вздутость в теле. Пустота в голове. А вокруг – небо и океан.
– Надо идти на ужин, – вздыхает жена.
– У-ужин? – икаю я. – А-опять?.. И что там?
– Просто посидеть…
– А полежать?
– Нет, полежать нельзя…
– А если попросить?
– Говорю же – нет.
– Но, может…
– Вставай. Надо идти!
В итоге в ресторане мы даём желудку краткую передышку. Просто ещё два часа приторных улыбок и сонного ковыряния в компании сыто отдувающихся.
Между вторым и третьим нам подают румяного капитана, Луччано Кутуньо. Зал взрывается аплодисментами. Люстры дребезжат от восторженного свиста, улюлюканий, пропеллерами взвиваются над головами сотни обеденных салфеток.
Обласканный толпой морской волк хрипло затягивает «О соле мио» с попаданием восемь к десяти в мотив «Взвейтесь кострами».
– Если он такой же капитан, как и певец, – говорю, –