– Да-да, я должен был стать шеф-поваром.
– А где был мой центр? – спросила Анук.
– В пустой комнате с зеркалами от пола до потолка, – невозмутимо ответила я.
– Хочешь сказать, что у меня нарциссизм?
– Ты любишь смотреть на себя, когда репетируешь.
– А твой центр где был, Марго? – спросил папа.
– Не помню.
– А где бы он был сейчас?
– Я не могу представить свой центр.
– Попробуй.
Я окинула взглядом кухню, потом гостиную с балконом, на котором мы с Анук в теплое время года подставляли ноги солнцу и ждали, когда в конце улицы появится папа. Балкон был нейтральной территорией, где я могла побыть отдельно от отца и матери, но не расставаться с ними. Я как будто оказывалась на краю света, на границе между улицей и жизнью с Анук.
– Балкон, – сказала я им. – Он между квартирой и улицей.
– Чистилище, – сказала Анук.
– Сквозь стеклянные двери видно, что происходит внутри, – сказал папа. – Моя дочь – вуайеристка.
– Через балконы в дом залезают воры и убийцы, – подхватила Анук.
– Ты слышишь зов пустоты, – сказал он, – и эта пустота тебя манит. Ты хочешь узнать, каково это – летать.
– Или умереть, – мрачно отозвалась Анук.
Мы засмеялись. Я собрала наши тарелки, отнесла их к кухонной стойке, набрала в раковину горячей воды и замочила посуду. Остатки еды всплыли на поверхность. Папа повязал вокруг пояса белый фартук и закатал рукава. Он всегда мыл посуду, когда приходил к нам. Анук осталась на кухне с ним. Я извинилась и ушла к себе в комнату, захватив книгу, которую он подарил мне на день рождения. Я поставила ее на полку к остальным книгам, легла на узкую кровать и широко раскинула руки и ноги, так что они свесились вниз. Я не собиралась поступать в Институт политических исследований, это просто было первое, что пришло мне в голову, когда папа спросил, потому что я знала, что его такой ответ впечатлит.
Пару часов спустя, когда я пошла на кухню налить себе воды, папа и Анук были в гостиной. Они сидели на диване и смотрели шоу о путешествиях. Окна были распахнуты настежь, и экран телевизора бликовал от солнечного света поздним утром, но то ли они ничего не замечали, то ли их это не смущало. Он положил ее ноги себе на колени и массировал пальцы. Ей нравилось, когда поглаживают ее стопы.
Кухня была вылизана. Папа даже вытер и убрал все наши тарелки. Я высунулась из окна. На улице было влажно, и сырой воздух горчил, как шерсть вымокшего под дождем животного. Собиралась гроза. Небо вдалеке темнело от огромных туч.
Я вернулась к себе в комнату, легла на кровать и уставилась в потолок. Полчаса спустя начался дождь. Я включила ноутбук и стала смотреть передачу про студентов, которые устраивали самосожжение в знак протеста. Больше всего мне было не по себе от того, что они не всегда умирали. Иногда их сердца продолжали биться, хотя кожа плавилась в огне. Какие же ярость и отчаяние надо испытывать, чтобы себя поджечь? Я даже представить