Такая абсолютизация связи иностранного гражданина с государственно организованным обществом его пребывания приводила к отрицанию возможности какого-либо уголовного преследования со стороны данного государства за преступления, место совершения которых находится за пределами его территории (в том числе за преступления, совершенные за границей его подданными или иностранцами против него самого). Так, один из английских сторонников территориального принципа Корну эль Льюс писал: «Ни одно государство не имеет существенного интереса (substantial interest) в наказании преступлений, совершенных на территории другого государства», и потому «уголовный закон должен быть местный, территориальный».[351]
В период столь безусловного господства территориальной юрисдикции понятие о взаимодействии национальных уголовно-правовых систем в рамках института экстрадиции не могло получить сколько-нибудь существенного развития. Ведь из положения о том, что для уголовного преследования и наказания преступников компетентен исключительно суд места совершения преступления – forum delicti commissi, логически вытекает не только отсутствие у государства права наказывать собственных подданных, совершивших преступления за границей и возвратившихся в отечество, но и превращение его территории в место убежища для всех лиц, совершивших преступления на территории других стран, в том числе и такие, которые посягали из-за границы на само это государство.
В этих условиях, имевших место в первый из названных выше исторических периодов, охватывающий собой Древний мир, Средние века и Новое время до конца XVII в., вопрос о международном уголовном праве пока не стоит, а выдача преступников выглядит скорее политическим актом доброй (а зачастую – и не доброй) воли со стороны государства, на территории которого находится преступник, в отношении государства, заинтересованного в его осуждении и наказании. Обращаясь к примерам, которые обычно приводятся из истории древнего мира в подтверждение того, что выдача существовала уже в то время, Ф. Ф. Мартенс заключает, что они как нельзя более доказывают, что экстрадиция «не только не была в это время институтом международного права, но даже не развилась до степени обычая, общепризнанного в сношениях между наиболее образованными и близкими по своим интересам народами древности»[352].
Даже в Средние века и Новое время, когда встречаются уже не только отдельные случаи выдачи, но и договоры о ней, из содержания последних