узнав, что случилось, в несвойственной ей скандальной манере кричала по телефону на директора училища, разъясняя ему, какими талантами он разбрасывается, пойдя на поводу у ограниченной до тупости бабы и основываясь на характеристике, в которой все поставлено с ног на голову – неизвестно, какая подлая дура из средней школы это написала! Но это позже, а в тот момент девочка медленно, скорее инстинктивно, чем целенаправленно, брела пешком в сторону дома, в который не хотелось возвращаться. Эля не знала, что Анастасия Павловна, ее учительница по фортепиано, обзвонив родственников с просьбой забрать ребенка из садика и найдя того, кто это сделает, приехала к Эле и ждет ее возле подъезда (подождать в квартире мачеха, естественно, учительнице не предложила). И что Любовь Михайловна с Игорем Алексеевичем, независимо от незнакомой молодой женщины, которая, явно нервничая, тоже ожидала кого-то неподалеку от дома, уже надоели мачехе, заходя через каждые пятнадцать-двадцать минут с вопросом: не вернулась ли Эля? Может, они каким-то образом просмотрели ее?.. Она очнулась поздно вечером – еще не ночь, но уже заметно стемнело, – на каком-то пустыре неподалеку от железнодорожного вокзала. Гремел гром, сверкала молния, начинался дождь (Игорь Алексеевич и Любовь Михайловна в это время бежали от Элиного дома к троллейбусной остановке, а Анастасия Павловна – к автобусной, о чем Эля тоже узнала позже), мимо катил, стуча колесами поезд, а огромный человек, что-то невнятно и зло бормоча, бил ее по лицу – в принципе именно это и привело в чувство. Потом он тащил ее куда-то, без каких-либо усилий держа одной рукой под мышкой, как котенка, вместе с туго набитым брезентовым рюкзаком, а она все пыталась закричать и не могла, хотя крик так и стоял в горле. Почему-то ей не пришло в голову, что никакой насильник или убийца не понесут жертву, вопреки здравому смыслу, из удобного для преступления безлюдного места к освещенным дворам, а потом не в темный подвал, а куда-то на верхний этаж. Она понимала только одно: из таких рук не вырвешься. И вдруг оказывается, что огромный злой дядька – отец Валерки Капралова, замечательного мальчишки из Элиного класса, скромного вежливого Валерки, который за восемь лет совместной учебы никому не сказал грубого слова – даже тем, кто на эти грубости сам напрашивается. Впрочем, и отец его никакой не злой, хоть и надавал оплеух, очень даже симпатичный дяденька. Да если бы не эти оплеухи, она бы и не опомнилась. «Как это – „из-под поезда“? – Да так! Уже на рельсах лежала»… На рельсах?.. Что такое с ней было? Безумие какое-то! Самое настоящее сумасшествие! Она пешком шла из центра города – а это далеко: десять с лишним остановок общественного транспорта, день на это потратила… ничего не ела – это точно, у нее же денег не было… может, воды из автомата выпила – монетка в одну или три копейки нашлась бы… может, где-то на скамейке посидела… прошла мимо дома, черти занесли на пустырь, где даже днем
