– Одно другого не легче, – вздохнула я. – Он, значит, тоже у тебя в доле?
– Скорее – мы у него.
До развалин древней, зажатой в расщелине между двумя приземистыми холмами церковки, мы добирались долгих полдня. Внедорожник пришлось бросить на дальних подступах, и когда мы, наконец, продрались сквозь буйные заросли местной сельвы, я чувствовал себя порядком вымотавшимся.
– Как настроение? – обернулся я к журналистке, с наслаждением освобождаясь от рюкзака со снаряжением.
Ответная фраза сделала бы честь бывалому обитателю каракасских трущоб.
– Что она говорит? – буркнул Хромой Луиш, который умудрился даже не запыхаться.
– Радуется, что скоро разбогатеет.
Луиш заметил, что покойницам богатство ни к чему. По легенде, которую его предки бережно передавали от отца к сыну, откупиться от охраняющих клад призраков можно было, лишь пожертвовав им непорочную девицу, спустившуюся под землю по доброй воле. С доброй волей у Таньки всё было в порядке, а вот непорочность оставляла желать лучшего. Бесспорным было одно: если перуанские призраки не байка, то вторгнуться в их логово означало верную смерть. Я наслушался и сам насмотрелся разного – достаточно, чтобы не ждать добра от любых подземных обитателей, живых или не очень.
– Одеваемся, – велел Хромой Луиш и шуганул журналистку с рюкзака. – Там, внизу, холодно будет, очень холодно. Переведи ей, амиго.
Я механически перевёл, завороженно глядя на тонкую витую верёвку, которую индеец извлёк из-под лохмотьев и теперь наматывал на запястье. Узлы, узелки и узелочки украшали верёвку по всей длине. То была древняя карта инков, читать которую умели лишь избранные.
Плосколицый карлик, зловещий вид которого мне всё больше и больше не нравился, нырнул в церковные развалины и исчез из виду.
– Пойдём, – махнул рукой ЧЧ.
Жарко было неимоверно, а в прорезиненном комбинезоне, который ЧЧ заставил меня на себя напялить, так попросту чудовищно. Я подумала, что за возможность искупаться или хотя бы принять душ отдала бы сейчас с лёгкостью половину причитающейся мне доли.
Ход в подземелья таился у основания на совесть разрушенного алтаря. Судя по обилию мусора, разбросанного вокруг косо уходящего вниз отверстия, был ход от постороннего взгляда замаскирован, хотя, казалось бы, что посторонним делать в этой нежилой, прожаренной солнцем змеиной глуши.
Я с неприязнью заглянула в чёрную, похожую на клоаку издохшего от жары исполинского зверя дыру в земле.
Под доносящееся из неё карканье плосколицего мы с ЧЧ по очереди шагнули на ветхие, крошащиеся под ногами ступени.
Их оказалось десятка три, этих ступеней, узких и высоченных, так что спускаться приходилось боком, осторожно нащупывая в темноте опору правой ногой и лишь затем подтягивая к ней левую. Потом лестница оборвалась, и ЧЧ включил