– Сколько вам лет? – спросил он, когда она вернулась в кухню.
– А вас это касается, сеньор?
Феррагус улыбнулся:
– Мой брат прислал меня сюда защищать вас всех. Надо же мне знать, кого я защищаю.
– Мне двадцать два, сеньор.
Сара опустила на плиту железный чайник, поставила рядом заварочный, чтобы фарфор нагрелся, и сняла жестянку с чаем. Больше делать было нечего, но она не любила сидеть без дела и, чтобы скоротать время, взялась чистить столовые приборы.
– Как Томаш и Мария, хорошо справляются? – осведомился у нее за спиной Феррагус.
– Когда стараются, – коротко ответила Сара.
– Томаш говорит, что вы его бьете.
– Конечно. Я ведь его гувернантка.
– Но Марию же вы не бьете.
– Мария не сквернословит, а я не люблю, когда при мне сквернословят.
– Томаш станет мужчиной, так что ему придется ругаться.
– В таком случае он научится этому от вас, сеньор, – заявила Сара, поворачиваясь и глядя ему в глаза. – А я учу его не выражаться таким образом в присутствии дам. Если он усвоит хотя бы это, значит от меня уже есть какая-то польза.
Феррагус фыркнул. Удивительно, она смотрела на него, не выказывая ни малейшего страха. Другие слуги в доме брата отводили глаза и прятались по углам, когда он проходил мимо, но эта англичанка вела себя дерзко. И все же она красива… Он поймал себя на том, что любуется четкой линией ее шеи, нарушенной выбившейся прядью золотистых волос. Какая же у нее белая кожа… такая нежная…
– Вы учите их еще и французскому. Зачем?
– Так желает супруга майора, потому что французский – язык дипломатии. Владение этим языком обязательный атрибут дворянина.
Феррагус снова фыркнул, выражая свое отношение к дворянству, потом пожал плечами:
– Язык по крайней мере пригодится, когда придут французы.
– Если французы придут, нас здесь быть уже не должно. Разве правительство не приказало всем уходить?
Феррагус пошевелил правой рукой и моргнул от боли.
– Ну, может быть, они и не придут. Если проиграют сражение.
– Сражение?
– Да.