«Соберись с духом, Хилари. Ты гораздо сильнее, чем кажешься».
И снова визг, за которым последовало дружное хихиканье и взрыв грубого мужского смеха. Девушка отскочила от двери, метнула взгляд в сторону миссис Фаррингтон, чьи голубые глаза округлились от удивления, и пустилась в объяснения:
– Ох! Я и не знала, что мои братья воспользовались гостиной для… для репетиции пьесы. – Она с трудом выдавила из себя заведомую ложь, после чего добавила: – Странно, что вы не упомянули об этом раньше, Ходжинз.
Слуга закашлялся.
– Прошу прощения, мисс, но я пытался.
Пораженная миссис Фаррингтон с выражением крайнего недоумения смотрела на закрытую дверь.
– Пойдемте со мной, мэм, – обратилась к ней Хилари, от стыда и отчаяния готовая бежать отсюда без оглядки. – Мы не станем их тревожить. – Затем она обернулась к слуге: – В таком случае мы пойдем пить чай в ту гостиную, что находится в южном крыле, Ходжинз.
Девушка кивнула, тем самым давая понять, что поняла, хотя и с запозданием, смысл его предостережения. Печально вздохнув, Ходжинз удалился, чтобы распорядиться насчет чая.
С улыбкой на губах, выражавшей не то досаду, не то извинение, Хилари произнесла:
– Я очень сожалею, мэм. Прошу вас, следуйте за мной.
Они уже собрались уходить, но тут двери гостиной настежь распахнулись.
– А! – послышался до отвращения знакомый голос. – Вот вы где, Хани!
У Хилари волосы встали дыбом на затылке. Переполненная ужасом, она обернулась лишь для того, чтобы убедиться, что воображение не сыграло с ней злую шутку.
Гостиная скорее напоминала бордель – по крайней мере именно так в ее представлении должен был выглядеть бордель. Полуобнаженные женщины, полуодетые мужчины, валявшиеся на полу бутылки из-под вина и разбросанные небрежно по мебели предметы одежды. А в дверном проеме стоит тот самый рослый, великолепный негодяй с графским титулом, – стоит прямо и неподвижно, что твой дуб, с двумя – двумя! – девицами легкого поведения, повисшими у него на руках, как ветки плюща.
Он с усмешкой взглянул на нее:
– Не хотите ли присоединиться к нам?
Хилари так и не представился случай узнать, сумела бы она спасти положение или нет. Возможно, миссис Фаррингтон, мать взрослых сыновей с широкими взглядами, способна была догадаться, что Хилари не всегда жила в этом вместилище порока и лишь совпадение роковых случайностей в тот злосчастный день сыграло против нее. Возможно – всего лишь возможно, – что эта леди с решительным блеском в глазах могла отнестись к ней с пониманием. И если бы только граф Давенпорт не стоял здесь в окружении шлюх, ухмыляясь и называя ее Хани, Хилари, без сомнения, сделала бы все, что в ее силах, и даже сверх того, чтобы исправить дело.
Но…
Образ Олмака в последний раз мелькнул перед ее мысленным взором, прежде чем исчезнуть навсегда, сменившись бессовестной ухмылкой на красивом лице Давенпорта.
Издав, словно берсерк, крик ярости, от которого