Мне не хотелось отвечать. Хотя бы потому, что я отвечал уже тысячу раз.
– Эти люди нуждаются в тебе, – продолжил отец.
– Тогда почему от них так мало толку? – сказал я на повышенных тонах.
– Им просто нужен новый проводник.
Вновь одно и то же. Вновь эти россказни про заблудших овец, пускай отец никогда и не читал Библии. И вновь мое нутро закипает, раскаляется, готовится к сопротивлению.
Но я молчал.
– Они пропадут без тебя.
Да и пускай пропадают! Пускай мучаются с голоду! Знания, которые я мог им дать, они отвергли. Желают, чтобы я делал все за них, равно как сейчас это делает отец. Маленькие дети! Они хотят, чтобы их водили за руку, говорили, что можно, а что нельзя. И стоит тебе отвлечься, как все пойдет прахом (если только прах умеет ходить).
– Старшие не последуют за мной. Я для них никто. Сын человека, которого они… – я запнулся. И все же сказал правду. – Которого они боятся, но держатся с ним, потому что не хотят умереть через несколько дней.
– Понимаю тебя. Я вижу. Я сам через это прошел.
– Они не хотят жить, – закричал я. – Они просто боятся умереть.
– Ты должен принять их, – голос отца сквозил невиданной мягкостью.
Душно, невыносимо душно, как будто костюм начал сдавливать меня, выжимать.
– Я не хочу принимать их. Они… Они недостойны быть принятыми.
Да, да, недостойны, не заслуживают!
– Это твое племя, – холодно сказал отец. Он, как и я, находился на грани. И если я позволял чувствам взять верх, то он предпочитал скрывать эмоции.
– У меня нет племени.
Я поднялся. Находиться в испепеляющем костюме больше не было сил.
– У меня есть только Аули, – сказал я, стягивая куртку.
– Что ты делаешь? – спросил отец, но я понял, что ему нет до этого дела.
– У меня есть только Аули, – повторил я. – Слишком жарко. Нужно охладиться.
Я посмотрел ему в глаза и кинулся вниз к речке, на ходу скидывая ботинки и штаны. Я видел застывший вопрос в его глазах. Вопрос, который он никогда не решится озвучить.
Я погрузился в поток, доходивший мне чуть выше коленей. Поддался ему. Вода мгновенно унесла всю спесь. Течение повлекло за собой, назад, туда, где мы начали свой путь утром. Я ловко уцепился за висящую корягу, подтягиваясь на руках, выбрался на берег.
Свежо и чисто. Я по-звериному смахнул с себя холодные капли, вытер лицо. Пошел собирать разбросанную одежду и тут же надевать ее обратно, пока солнце не оставило отпечатки на моей бледной коже.
Отец по-прежнему стоял в тени под отвесной скалой.
«Есть ли у тебя я?» – вот вопрос, который никогда не сорвется с его губ, но ответ, на который он хотел узнать больше всего.
3
Совсем как обиженные дети, мы еще долго шли молча. Не то, чтобы раньше мы тонули в потоках задорных или хотя бы теплых разговоров, но сейчас наше молчание