Прикольное ощущение – быть востребованной. Интересной мужчине. Мужчинам. Не одному.
Я успела только разогреть ужин, а поесть уже не успела – телефон запиликал вызовом в скайпе.
Под упрекающим взглядом мамы – ужин готовила она, и сегодня была ее фирменная курица на соли, я смоталась в свою комнату.
– Привет, – раздался мужской голос, и сразу замигало требование видеозвонка.
– У меня интернет плохой, – соврала я и приняла только аудиовызов.
Но Костя все равно включил свою камеру.
За столом сидел вполне себе симпатичный мужик. Прямо совсем окей, – и волосы длинные, и вместо черной эспаньолки, что была на фотографиях, – просто сексуальная небритость. Можно было, конечно, поискать в нем недостатки, но я решила не зажираться.
– Костя. – Его руки вертели, крутили, перекладывали предметы на столе, за которым он сидел. – А ты, наверное, Соня? Я буду на «ты», хорошо? Я как-то отвык от ваших церемоний. Ну что, Соня…
Он посмотрел в камеру на одну секунду, а потом снова уставился на свои беспокойные руки.
– Привет, – сказала я.
– О, какой приятный голосок. – Он откинулся на стуле и как будто расслабился. – Ну что, Соня, расскажи мне, как тебе живется. Была замужем?
– Нет, – поежилась я.
Я помнила истину про то, что после тридцати свидания больше напоминают собеседования, но как-то он совсем прямо…
– А я вот был. Не замужем, а женат, конечно, ты не думай, я тут не совсем оевропеился. Но условия развода тут такие, что ой. Права женщин, ты понимаешь, у мужчин все отобрать и им отдать.
– Угу, – сказала я. Ну пострадал человек, бывает.
– Понимаешь… – он устроился поудобнее, а пальцы наконец обрели цель – появилась упаковка табака, пачка бумаги, машинка для самокруток, и Костя стал вертеть их автоматически, почти не глядя. Зато было ясно, что это раньше была за суета – он делал то же самое, но в воображении, как актерское упражнение. – Я ведь первый сюда приехал, ее потом привез. Мне все говорили, зачем тебе свой самовар, найди тут нормальную, восточные немки почти как наши. Но я же обещал ей, что наши дети вырастут в нормальной стране. Через год она уже не носила каблуки и не красилась. Через два даже платья перестала надевать, нашла работу, стала на меня покрикивать. Через три оказалось, что я, оказывается, не могу составить конкуренцию самому паршивому дойчу. А ведь в России за ней очереди тоже не стояли!
– Угу, – сказала я.
– А женщина ведь должна быть какая? А? Какая? – Он скрутил несколько папирос, взял одну, прикурил от спички, глядя куда-то вверх, словно там была нарисована какая-то правильная женщина. – Она должна быть легкая, воздушная, беззаботная! Женственная, понимаешь? И чтобы все домашние дела она делала, не теряя этой женственности! Без вот этого нытья, что надоело готовить или полы мыть тяжело. Если тебе тяжело любимому мужчине готовить, ты ведь его не любишь!
– Угу, –